ГЛАВА I
«ЗДЕСЬ НАШИ КОРНИ, НАША СУДЬБА…»
Мои родители: Екатерина Ивановна и Петр Алексеевич, выходцы из крестьянских семей соответственно Калининской (ныне Тверской) и Ярославской областей, на своих плечах прочувствовали все тяготы строительства молодого советского государства, его защиты в военное лихолетье. При этом глубоко и искренне верили, что делают это для лучшей жизни своих детей и внуков.
  |
П. А. Аксенов — отец автора. Кронштадт. 1945 г.
Е. И. Аксенова — мама автора. Середина 1940-х гг.
В 30-х годах мама, после работы на селе, приехала в Ленинград, трудилась в легкой промышленности. Весь период вражеской блокады города была бойцом противовоздушной обороны. Эти факты раскрывают в определенной степени причину ее ранней, сразу после войны, смерти в возрасте 31 года. Мне было всего три года.
Будучи взрослым, я побывал во дворе дома на реке Фонтанке, где на первом этаже жила мама. Для меня буквально наступил «момент истины» — острое и предельно ясное ощущение неимоверных трудностей жизни военного и послевоенного времени, которые преодолевали горожане, особенно ставшие ленинградцами незадолго до войны и не имевшие приличного жилья.
Первый этаж на самом деле оказался полуподвалом с окнами, на две трети замурованными асфальтом. Сестра мамы, Ольга Ивановна Раевская (тетя Лёля), рассказывала, что в ее комнате из-за близости реки и частых подъемов воды и подтоплений была постоянная сырость.
Причины тяжелой маминой болезни, унесшей ее совсем молодой на Большеохтинское кладбище, стали значительно понятнее.
Уходя с Фонтанки, на доме № 34 по Большой Подьяческой улице я увидел сохранившуюся с блокадных лет надпись «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Оказывается, такая надпись есть не только на доме в начале Невского проспекта. Это стало еще одним убедительным штрихом в картине моего личного ретроспективного восприятия жизни моих родителей.
Мои родители Петр Алексеевич (справа) и Екатерина Ивановна с флотским товарищем отца Н. Люльковым. Октябрь 1943 г.
Сказанное имеет для меня особое значение, так как именно в том доме на Фонтанке в 1944 году, в год полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, я и появился на свет. Отец к тому времени служил на Балтийском флоте в Кронштадте. На флот он был призван в 1937 году из своих родных приволжских мест для прохождения срочной военной службы. Здесь, в Кронштадте, отец провел, с учетом внесенных войной коррективов, почти десять тяжелейших лет.
Свидетельство об окончании П. А. Аксеновым Школы связи в Кронштадте.
1938 г.
Его рассказы о блокадной жизни, о том, что он видел на улицах осажденного города в короткие часы увольнений с боевого корабля, существенно дополнили мои, полученные из книг и кинофильмов, знания о блокаде и 900-дневном подвиге ленинградцев. Поэтому мне особенно дороги строки моего любимого блокадного поэта Ю. П. Воронова:
Мы знаем:
Клятвы говорить не просто.
И если в Ленинград ворвется враг,
Мы разорвем последнюю из простынь
Лишь на бинты,
Но не на белый флаг!
Я точно не знаю, с какого возраста человек способен запоминать то, что его окружало, что происходило с ним в детстве. И может быть, это покажется маловероятным, но в моих глазах часто отчетливо возникает небольшая продолговатая комната, практически без мебели, и худая, измученная болезнью мать, лежащая на старенькой железной кровати.
Взрослым, я, конечно, спрашивал тетю Лёлю об этом, и она подтверждала, что именно так все и было. Помню также — окно поезда, за которым виднелись огромные воронки от взрывов бомб по пути на родину матери, куда отправил меня отец, оставшийся один и не имевший после демобилизации в Ленинграде ни нормальной работы, ни сносных жилищных условий.
Чуть позже, по возвращении в Ленинград, моим воспитанием занялась тетя Лёля. Именно она привела меня в возрасте около четырех лет в Никольский cобор, где и был я окрещен. Но этот момент в памяти совершенно не сохранился. Зато очень хорошо помню длительное, иногда целыми днями, стояние с тетей Лёлей в очередях за мукой, алюминиевой посудой (где-то в районе Кировского завода). Ведь все самое необходимое для жизни продавалось в первые послевоенные годы по карточкам.
С мамой Екатериной Ивановной. 13 июня 1945 г.
К 1948 году отец определился в личной жизни — у меня появилась новая мама, Валентина Федоровна, также уроженка Калининской области, познавшая тяжесть блокадных дней и эвакуации в Тюмень. На повторной женитьбе отца настаивала тетя Лёля, считавшая, что ребенку, то есть мне, нужна мать. И чем быстрее, тем лучше. Ольга Ивановна с большой любовью и заботой участвовала в моем воспитании, но имела для этого мало времени, так как начала работать проводником на поездах дальнего следования.
В том же 1948 году отец, используя знания, полученные на бухгалтерских курсах в Ярославской области, нашел наконец достойную для себя работу — бухгалтером в жилищной системе города. Валентина Федоровна работала на фабрике фотобумаг. Нашей семье предоставили две комнаты в коммунальной квартире в доме по проспекту Газа (ныне Старопетергофский).
Бабушка Дарья (в центре) и ее дочери: Екатерина Ивановна (справа), мама автора, и Ольга Ивановна (тетя Лёля). Начало 1940-х гг.
Здесь, во дворе дома № 8, у кинотеатра «Москва», и на улицах рабочего Ленинского района прошло мое детство. Здесь же мы познакомились с замечательной семьей Лотковых — Зинаидой Прокопьевной и Алексеем Ивановичем, а позднее — с сыновьями Юрием и Александром, нашими соседями по коммуналке, с которыми нас связывала и связывает уже во втором поколении тесная дружба.
Конец 40-х — начало 50-х годов я помню уже достаточно хорошо и в деталях. Главное впечатление — это было очень светлое время. Наша коммунальная квартира стала одной дружной семьей с общим заинтересованным воспитанием детей на убедительных примерах высокой нравственности старших. Особенно Зинаиды Прокопьевны — она единственная в нашей квартире имела высшее образование и являлась для меня олицетворением справедливости.
Двор в то время был практически школой воспитания. Дети помогали взрослым его благоустраивать, сажали тополя, липы, цветы на газонах. Когда во время игры мяч попадал на газон, мы старались достать его, не помяв травы и цветов. Популярны были детские, хорошо сплоченные тимуровские команды, помогавшие пожилым участникам и инвалидам войны в их домашних заботах: в заготовке дров (парового отопления и газа ведь тогда не было), доставке продуктов, уборке квартир. Нас, еще маленьких, в тимуровцы не принимали, и это было очень обидно.
С отцом и второй мамой — Валентиной Федоровной. 1950 г.
Потом, конечно, нашим любимым кинофильмом был «Тимур и его команда» по книге Аркадия Гайдара. Многие десятилетия спустя стало до боли досадно, что взгляды Е. Т. Гайдара, одного из лидеров зарождавшегося демократического движения России в конце 80-х — начале 90-х годов XX века, его отношение к прошлому не соотносились со светлыми жизнеутверждающими, с зовущими к высоким нравственным идеалам книгами его деда А. Гайдара.
Летние месяцы я проводил на родине отца — на просторах древней земли русской, в междуречье Волги и Шексны. Рядом находились Рыбинское водохранилище и самый крупный в тех местах населенный пункт — город Пошехоно-Володарск (Пошехонье), от которого пошло понятие «пошехонская старина», введенное русским писателем-сатириком М. Е. Салтыковым-Щедриным.
Семья Аксеновых на регистрации первенца супругов Елены и Юрия Лотковых. Справа налево: второй — А. И. Лотков, третья — З. П. Лоткова. 1972 г.
Родители отца: Алексей Николаевич и Павла Александровна на рубеже 50-х годов, когда я впервые приехал к ним, жили в деревне Ескино в довольно большом доме-пятистенке на высоком берегу реки Конгоры, впадающей теперь в Рыбинское водохранилище. От нашего дома открывался прекрасный вид на противоположный берег реки, на холмы с березовыми рощами, полями пшеницы, ржи и льна, на старинные русские деревни: Бабино, Бродово, Селянино, а чуть правее — Ермаково, в котором находились почтовое отделение, церковь и местное кладбище, где в 60-х годах был похоронен дед Алексей.
Наверное, мне очень повезло с тем, что в самом юном возрасте я прикоснулся к укладу деревенской жизни, когда еще на селе, вдали от «большой» дороги, не было электричества (только керосиновые лампы), радио, практически не было автомобилей.
Бабушка и дедушка, занимаясь в меру своих сил тяжелым земледельческим трудом, домашним хозяйством (держали ведь корову и кур), включали в этот процесс и нас, внуков, становясь на летний период нашими главными воспитателями, передавая нам нравственные нормы и заповеди, трудовые навыки, народные знания. Общаясь с ними, мы усваивали важные истины:
нельзя делать того, что осуждают старшие; нельзя бездельничать, когда мать и отец трудятся; нельзя требовать от родителей того, чего они не могут дать.
Река Конгора вблизи от ее впадения в Рыбинское водохранилище.
Вдали видны дома д. Бабино. 2009 г.
Бабушка вставала раньше всех в доме — в четыре утра, с первой песней петуха: топила печь, доила корову и выгоняла ее к пастуху, готовила еду, разжигала с помощью лучин и старого сапога самовар. Дедушка вставал чуть позднее, приносил в дом воду из колодца, готовил инвентарь к работе, отбивал косы, заготавливал зеленый корм скоту на берегу реки.
На завтрак выходили все около восьми часов утра, садились за стол, который стоял в красном углу, под иконой и на котором уже находились кипящий самовар, свежеиспеченные пироги и общее большое блюдо с едой. Первым подходил к столу и садился под икону дед, за ним размещались на лавках вдоль стен внуки и, если присутствовали, их родители.
Бабушка всегда садилась напротив нас, у самовара.
Ели тогда только деревянными ложками. Первым брал в руки ложку дедушка, за ним все младшие по возрасту. Он же первым зачерпывал из общего блюда еду, первым доставал кусок мяса или рыбы. Если этот порядок нарушался, можно было получить той же ложкой по лбу.
Делалось это в общем-то без излишней строгости — больше для порядка. Да и бабушка могла легонько по руке шлепнуть, когда я за чаем лишний раз тянулся к кусочку колотого сахара или за «лампасеей» (так она называла конфеты — «подушечки» и монпансье, которые присылали в деревню родители из Ленинграда).
У дома деда Алексея. Дер. Ескино. 1961 г.
Эти впечатления от завтрака в деревне относятся, наверное, к более старшему моему возрасту. Когда же мне было пять-шесть лет, утром меня кормили отдельно, но самым вкусным блюдом все-таки была пшенная каша, приготовленная бабушкой в русской печи на свежем молоке, с румяной корочкой в маленьком глиняном горшочке. Причем без масла и сахара. Сегодня мне кажется, что ничего более вкусного в жизни я не ел.
В целом за периоды летнего пребывания в деревне, на протяжении более чем десяти лет, я научился заготавливать дрова и корм скоту на зиму, ухаживать за домашними животными, выполнять работы на огороде, ловить рыбу, собирать грибы и ягоды. Научился чувствовать красоту русской песни и природы, например красоту самых любимых моих цветов — васильков среди колосков ржи и льна. Наверное, в этом и состоят самые действенные уроки воспитания любви к Родине, воспитания настоящих патриотов, которых так сегодня не хватает стране. Вот несколько строк, родившихся под впечатлением моей жизни на Ярославщине:
А вокруг — что в песне звучало:
Родные луга и леса,
Речка Конгора к Волге журчала,
На берегах деревеньки несла.
Луна в ночи хорошо потрудилась,
В рожь прилегла у края воды,
В поле льняном васильки приютились –
Самые лучшие в мире цветы.
Полная ясность в извечном вопросе
О Родине нашей в то время была:
Здесь дед Алексей на церковном погосте,
Здесь наши корни, наша судьба.
