Получив команду, он с такими же пацанами пешком рванул с Лесного, где тогда обитал, на Финляндский вокзал, взяв самые ценные вещи - кол­лекцию фантиков и рукопись своего первого сценария. Мать он похоронил зимой, даже не похоронил, а отвез на саночках, сколько хватило сил, оставил ее возле березки у Серебряного пруда. Сергей с мальчишеских лет каждый год в День Победы хо­дил с отцом к этой березке. Она и сегодня стоит там - большое роскошное дерево, памятник его бабушке, которую он так никогда и не увидел.

Отец рассказывал, как перебравшись на свободный берег Ладоги, они буквально тут же попали под бомбежку, вместе со своим другом Колькой ползали между разрывами и ... собирали селедку и сразу же ели ее. Какой-то снаряд разбил вдребезги гру­ду бочек и селедка посыпалась на головы голодных ребятишек как манна небесная. И не до снарядов им было - голод сильнее чувства самосохранения.

Во время этого рассказа Сергей и увидел, как его ста­рик смеется: надо же, мол, какие были дураки, а из глаз его, уже по стариковски мутных, текут громадными горошинами чистые сле­зы. Сергея настолько поразил этот смех со слезами , что он, повинуясь какому-то высшему порыву, подошел к отцу, обнял за плечи, почувствовав его легкое, уже стариковское тело, дрожь его соленых щек. Но главное - в эту минуту Сергей ощутил нерасторжимое единение со всей жизнью своего отца, с его тревогами, с его Историей.

Пренебрежение к этой Истории, как и пренебрежение к закону и Конституции, а Сергей был воспитан на почитании этих основ государства,- поражали и возмущали его. Разве можно было за ка­кие-то пять-шесть лет вытравить у людей все светлое, за что они жизни свои не жалели? Когда произошла эта утрата веры? Или, действительно, разрушив святыни церковные, разрушили и душу народную?

Но ведь и ко времени Великой Отечественной войны храмы уже были порушены, однако это не помешало людям стоять насмерть у стен того же Ленинграда. Или все-таки потихоньку разъедала души людей ложь - настолько дела власть имущих расходились с их же словами? Сергей это хорошо знал по своей работе в КГБ. Да, впрочем, и раньше.

Перед Сергеем открывалась хорошая перспектива карьеры. Когда уже в двадцать три года он стал освобожденным секретарем комитета комсомола ВУЗа, ему прочили неплохое будущее: сватали на должность заведующего отделом студенческой молодежи, а затем секретаря горкома, обкома, выбрали делегатом на очередной съезд ВЛКСМ. Но что-то оста­новило его. Поднявшись на уровень работы обкома, он ин­туитивно почувствовал фальш. Среди большинства молодых, задорных, веселых , бойких ребят-комсомо­лят верховодили молодые чиновники, юные карьеристы. Они в сво­ем узком кругу откровенно смеялись над комсомолом, над тем комсомолом, который был дорог Сергею, который его и воспитал, когда он ездил в стройотряды, помогал старикам, уби­рал на полях картошку.

В этом кругу разговоры шли о другом: о предстоящих наз­начениях, о том, кто на кого как посмотрел, что сказал, кто, где и на чем спотк­нулся. Мораль была, но мораль расталкивания локтями всех, кто мешает идти наверх, двигаться туда любой ценой.

Столкнувшись со всем этим впервые, Сергей поначалу был в шоке. Нет, он продолжал делать свое дело, и даже неплохо. Но радость исчезла. Он стал думать: что дальше? И он понял, что не сможет жить по этим правилам, что на­до уходить. Вот почему за счастье посчитал он предложение, сделанное ему бывшим его первым командиром по стройотряду, с которым они начинали вместе еще на Алтае и потом прошли еще не одну строй­ку. Немногословный Саша закончить институт не успел, где-то в конце пятого курса он исчез и много позднее Сергей узнал, что заканчивал высшее образование его командир уже в Высшей школе КГБ в Москве.

А тогда, в 1973 году, Саша по старой памяти зашел в комитет комсомола, вроде бы без особой надобности. Как и многие "старики", он любил эти две не­большие комнатенки в дальнем уголке старого институтского дво­ра. Здесь всегда можно было застать друзей, и Сергею удалось сохранить и даже по-новому возродить этот давний дух товарищества, простоты и откровенности в отношениях. В тот день они разговори­лись по душам, вспоминая былое: и Алтай, и Мурманск, и Кара-Калпакию, и озеро Глубокое, где институт безуспешно уже много лет «осваивал» долгострой - базу отдыха. А закончился разговор тем, что Саня оставил Сергею телефон и попросил, настоятельно попросил, позвонить.

Так, с этого звонка и началась для Сергея новая жизнь, и он не без основания, считал, что ему сильно повезло.
Размышляя сегодня о начале своего чекистского пути, Сергей с удивлением видел, что многие из его коллег по комсомолу, ко­торые, по его мнению, и погубили идею молодежного движения сво­им лицемерием и бюрократическими замашками, вдруг оказались в числе вновь избранных народных депутатов Ленсовета и России. Они весьма умело позорили по телевидению ту самую "родную" администра­тивно-командную систему, из которой вышли сами, и Сергей с чувством гадливости переключал кнопку телевизора на другую программу.