Просматривая фотографии с торжественных мероприятий в Управлении 1993—1994-х годов с участием В. В. Черкесова, вижу на его еще совсем молодом лице, во всем его облике отпечаток того сложного времени. Прежде всего — это максимальная сосредоточенность, концентрация внимания, собранность. Чувствуется, что даже в праздничной атмосфере Виктору Васильевичу трудно отрешиться от служебных проблем.
Проблем, в которые он вникал досконально. Заседания коллегии Управления, совещания руководителей подразделений того периода проходили очень живо, заинтересованно, часто — при противоборстве различных взглядов на организацию оперативно-служебной деятельности в новой политической и экономической обстановке. В главной российской спецслужбе все только-только начинало настраиваться на рабочий лад, соответствующий подлинным интересам безопасности государства. Да еще, как мы помним, при нещадном воздействии извне.
Отсечение от дееспособного организма Министерства безопасности таких важных органов, как следственные и специальные подразделения («Альфа», «Вымпел»), лишало его наследницу — Федеральную службу контрразведки положения силового ведомства. Руководители оперативных подразделений Управления закономерно задавали вопрос: кто мы такие? Силовое министерство или информационная структура? Если — второе, то нам нужны не разработчики специальных операций, а собиратели информации и аналитики. Значит, должны меняться подходы в кадровой политике и агентурной работе.
Конфиденциальное сотрудничество в интересах содействия при решении возложенных на органы безопасности задач теперь было включено в сферу права, регламентировалось законом. А не так, как раньше, только внутренними распорядительными документами КГБ. Подобные ведомственные нормативные акты, затрагивающие права и свободы граждан, проходили согласование с прокуратурой, регистрацию в Министерстве юстиции России. Поэтому посыл В. В. Черкесова к руководящему составу о возросшем статусе оперативного работника, который должен выступать в агентурном процессе от имени государства, имел очень важное значение.
Дело в том, что годы ожидания судьбы органов безопасности изменили психологию работы с конфиденциальными помощниками, ослабили сам агентурный аппарат. В «демократических» дискуссиях о «стукачестве» начал утрачиваться вкус к агентурной работе. И постановка Виктором Васильевичем задачи преодолеть раскачку в этом главном для любой спецслужбы деле, развернуть его на уровне, соответствующем прежнему отношению к оперативной деятельности, была чрезвычайно актуальной. В интересах будущего. Иначе возможны необратимые процессы, когда уже должное отношение к делу никакими приказами не вернешь. В условиях существенного оттока опытных агентурных работников вовсе не лишним было и напоминание правовых норм о том, что нельзя давать агенту задания, выходящие за пределы компетенции органов безопасности, а также — исходящие из личных целей оперативного сотрудника.
Запоминающиеся дискуссии в зале заседаний коллегии Управления происходили по вопросам взаимодействия оперативных подразделений, соотношения контрразведывательной и разведывательной составляющих в служебной деятельности, роли в ней городских и районных подразделений Управления. У В. В. Черкесова были тогда на указанных выше линиях работы опытные, я бы сказал, мощные по своему профессионализму заместители — Б. Н. Вязовой и Э. А. Ермолаев. Каждый из них полностью отдавался делу, которому служил многие годы, и старался в этом деле найти «золотую середину» для курируемой линии.
Борис Николаевич, например, утверждал, что вопрос взаимодействия в Управлении часто стоит в виде протянутой руки, то есть односторонне: почему со мной не взаимодействуют? Тогда как взаимодействие может быть только между людьми, одинаково понимающими свои задачи. Эдуард Александрович, говоря о своем направлении работы, был прост и лаконичен: кто стучится в дверь, тому она и открывается.
Очень серьезные споры в тот период шли по поводу места в общей оперативно-служебной деятельности подразделений Управления в районах Санкт-Петербурга и городах Ленинградской области. Особо горячие головы в тогдашней обстановке вообще не видели в них необходимости. Хотя уже с 1992 года действовал закон Российской Федерации, который ввел представление о необходимости обеспечения безопасности личности, государства, общества. И обеспечивать ее требовалось на территории всей оперативной ответственности Управления. А как же это делать без наших представительств на местах — горрайподразделений? Никто ближе к жизни, чем эти структуры, не стоял, считал В. В. Черкесов. Сюда приходили люди со своими проблемами, отражающими характер идущих в стране политических и экономических процессов.
Отделы и отделения Управления на территории города и области были сохранены, но их количество существенно сократилось. Естественно — при увеличении зон ответственности. Представляется очень важным, что были приняты меры по укреплению и повышению статуса наших приграничных подразделений в Выборге и Кингисеппе. В первый постсоветский год вывоз грузов из России в десятки раз превышал их ввоз. И установление приграничного контроля имело принципиальное значение.
В конце 1992 года я выезжал в командировку в г. Сланцы Ленинградской области с проверкой состояния работы с секретными документами в местном горотделении Управления. Когда проверка была закончена, начальник отделения В. А. Алиев предложил мне ознакомиться с приграничной с Эстонией территорией у реки Нарва. Это было достаточно близко и с исторической точки зрения интересно.
Мы довольно быстро добрались до места, где Нарва вытекает из Чудского озера. Вагиф Алиевич уже успел рукой указать направление, следуя по которому можно было мысленно соприкоснуться с великим событием русской истории — победой дружин князя Александра Невского над войском немецких рыцарей, Ледовым побоищем в апреле 1242 года. Я вглядывался в сторону восточного побережья озера, пытаясь, если не увидеть, то хоть представить себе остров Вороний Камень, где произошла битва.
В тот момент наше внимание привлекла идущая от противоположного берега лодка. Опытный В. А. Алиев сразу сказал — это местный контрабандист. И действительно, причалив к берегу недалеко от нас, мужчина, находившийся в лодке, стал выносить из нее пустые канистры из-под бензина, который, понятно, остался на эстонском берегу. Канистр мы насчитали около 20 штук. Затем мужчина стал переносить их в стоящий в кустах автомобиль.
Первой моей реакцией на увиденное было желание задержать нарушителя. Но Вагиф Алиевич охладил мой пыл: в России еще не было законов для борьбы с подобными явлениями на границе с ближним зарубежьем, а значит, и оснований для задержания. Эта вольница с вывозом товаров в целом по всей границе позволила до ее полноценного закрытия обогатиться многим и многим, нанесла стране серьезный ущерб.
Кстати, позднее, наведя справки, я понял, что Вороний Камень располагался много южнее от того места, где мы находились, и за многие столетия стерт с лица земли, как и другие топографические ориентиры, указанные в летописи. Место Ледового побоища достоверно не установлено. Но тогда, стоя на правом берегу Нарвы, я испытывал естественное волнение от соприкосновения с историей.
Постепенно были расставлены точки и в вопросе взаимодействия подразделений Управления. Все вернулось на круги своя: к проверенному линейному принципу в работе — восстановлению эффективной управляющей вертикали.
Суть его состояла в том, что руководители Управления должны были спрашивать с ведущих оперативных служб за организацию оперативно-розыскной работы, а с городских и районных подразделений — «государева ока» на местах — за то, как они ее выполняют. Казалось бы, что может быть проще? Но при неоднократной смене в течение ряда лет названий и структуры ведомства, его территориальных органов, стоящих перед ними задач, такая простота дорогого стоила. Она позволила в будущем более эффективно сосредоточить силы на борьбе со страшной угрозой терроризма.
Новые подходы в работе Управления вырабатывались на всех основных линиях оперативной деятельности. Было объявлено, например, о неприемлемости в России политического сыска. Однако в стране имелись силы, которые стремились сменить существующий конституционный строй. С ними органы безопасности должны были работать. Но как при этом не скатиться на известную «пятую» линию КГБ, в частности на борьбу с диссидентами?
Управление четко заявило, что никогда не будет работать против политических партий и общественных движений, не будет влиять на них. Оперативные сотрудники вне политики, должны действовать только на базе закона. Недопустимо их втягивание в какое-либо политическое противостояние. А такое стремление разыграть «чекистскую карту» у некоторых политиков было. Мы же должны знать ситуацию на местах и информировать руководство страны. При этом речь шла не о контроле политической деятельности, а о предупреждении антиконституционных экстремистских действий.
Но посеянные на рубеже 80—90-х годов «семена» шельмования органов госбезопасности уже дали свои вредоносные всходы. Многие оперативные позиции в указанной выше сфере оказались утраченными. Вспоминаю, как уважаемые в Управлении руководители горрайподразделений С. В. Харитонов из Калининского района Санкт-Петербурга и Г. С. Полтавченко из Выборга Ленинградской области с горечью говорили об этом. Их обеспокоенность сводилась к тому, что люди, на которых мы должны опираться, несправедливо опозорены.
Если раньше нас всегда и везде встречали с пониманием, то сейчас — отворачивались.
К сожалению, для восстановления должного отношения общества к органам безопасности требовалось время. И у нас в регионе, и в стране в целом. Думается, в том числе и по этой причине мы испытывали впоследствии огромные трудности в противодействии шедшей с хребтов Северного Кавказа волне террористических проявлений и угроз незаконных вооруженных формирований. Внешней крупномасштабной опасности Петербургу удалось противостоять, но несколько покушений на жизнь известных политиков, начиная с убийства в августе 1997 года вице-губернатора М. В. Маневича, предотвращено не было.
Колоссальная угроза терроризма, возросшее количество криминальных взрывов в городе требовали от подразделений Управления не оставлять без внимания ни одного оперативного сигнала, откуда бы он ни поступал. На слуху в Большом доме тогда была аббревиатура «СВУ» — самодельное взрывное устройство. Поступало множество анонимных телефонных звонков с угрозами совершения актов терроризма. И хотя большинство из них оказывалось ложным, ни по одному нельзя было допустить поверхностной работы.
Секретариат Управления хорошо чувствовал остроту оперативной обстановки в регионе. В его составе действовала дежурная служба, телефон которой публиковался в городских и областных справочных изданиях, был передан средствам массовой информации. Сюда в круглосуточном режиме поступала первичная информация о происшествиях и возможных угрозах диверсионно-террористического характера на подведомственной территории. Здесь эта информация получала первичную оценку, после чего следовал доклад начальнику Управления и принимались необходимые решения. Часто — о направлении на место происшествия оперативно-следственной группы (ОСГ) совместно с сотрудниками-взрывотехниками и криминалистами. Утром, в самом начале рабочего дня, ответственный оперативный дежурный первым докладывал начальнику Управления об изменениях оперативной обстановки в регионе за истекшие сутки.
В. В. Черкесов строго контролировал деятельность дежурной службы и состояние исполнительской дисциплины личного состава этого подразделения. Ведь любая оплошность дежурных — будь то недооценка опасности поступившего сигнала или промедление в передаче содержащейся в нем информации по назначению — могла привести к непредвиденным последствиям в сфере безопасности людей.
Постоянно контактируя с дежурными сотрудниками, Виктор Васильевич великолепно чувствовал все тонкости этой работы и высказывал руководителям Секретариата свои замечания и пожелания. Но и всегда поддерживал наши предложения по кадровому укреплению дежурной службы, превращению ее в полноценное современное подразделение, осуществляющее организационно-информационное обеспечение управленческой деятельности.
Не было секретом, что в дежурную службу часто переводились выработавшие свой ресурс достаточно опытные сотрудники, чтобы более спокойно «дожить» до пенсии. Теперь же сюда стали приходить и перспективные оперативные работники, для которых работа ответственным дежурным Управления становилась стимулом для их дальнейшего роста. Этому способствовала успешная реализация курса на техническое переоснащение и компьютеризацию дежурной службы, расширение функций, прав и ответственности дежурных смен.
Значительно выше стал уровень профессиональной подготовки личного состава. Вошли в практику ролевые игры, в ходе которых отрабатывалось взаимодействие с соответствующими оперативными подразделениями при наличии тех или иных угроз, например, объектам атомной промышленности, оборонного и энергетического комплексов, жизнеобеспечения, транспортной инфраструктуры, а также в местах массового скопления людей.
В 1996 году А. И. Колодий перешел на службу в другое подразделение. По предложению В. В. Черкесова я был назначен начальником секретариата — начальником дежурной службы Управления. Работал в этой должности до конца 1999 года, пока не была введена должность второго заместителя начальника секретариата — начальника дежурной службы. Я же стал уже «чистым» руководителем секретариата и служил в этой должности до апреля 2007 года, до ухода в отставку.
Почти 17 лет мне довелось принимать непосредственное участие в руководстве дежурным подразделением Управления. Пожалуй, сегодня можно сказать, что за это время, и при А. И. Колодии, и в мою бытность, дежурной службой не было допущено каких-либо серьезных «проколов» в работе.
Ее коллектив уверенно работал и в боевых условиях совершенных акций террористического характера, и при проведении в Санкт-Петербурге крупных международных саммитов, масштабных антитеррористических учений. И все же в моей памяти сохранились два примера, когда дежурная служба могла более эффективно помочь оперативным подразделениям в решении их служебных задач.
Первый пример связан с покушением в 1998 году в Санкт- Петербурге на жизнь О. — помощника известного в новой России государственного деятеля С. И с тем и с другим когда- то, в начале 90-х годов, я работал в областном комитете комсомола. Поэтому не считаю возможным назвать их фамилии. Сам факт тяжелейшего сквозного ранения в голову О., о котором я узнал от дежурного по Управлению, потряс меня. Тяжесть раны жертвы террористического акта, в нашем понимании не совместимой с жизнью, не вызвала сомнений в последовавшем далее печальном сообщении о смерти пострадавшего. Оно поступило из соответствующей оперативной службы, руководство которой специально направляло сотрудника в медицинское учреждение, где находился О., чтобы доподлинно установить состояние его здоровья.
Сегодня трудно сказать, почему произошел сбой в прохождении информации по этому поводу. Да в данном примере это и не имеет большого значения. Суть же в том, что сотрудник вернулся из больницы в Управление и доложил своим руководителям о смерти О. Дежурная служба была ознакомлена с текстом телеграммы в Москву, подписанной на основании вышеизложенного заместителем начальника Управления.
Все это происходило в конце рабочего дня. Приехав домой и понимая, что описываемый теракт должен иметь общественный резонанс, я включил телевизор. Каково же было мое удивление, когда в новостях прошли сообщения о покушении на О. и идущей хирургической операции по его спасению. Решил, что СМИ не все еще знают или прохождение информации задерживается в оперативных целях. Но далее по местному телевидению последовало известие об успешном исходе проведенной операции. Звонок в дежурную службу подтвердил достоверность новостной передачи о состоянии здоровья О.
Какой вывод следует из сказанного? Конечно же, ошибку оперативного работника здесь необходимо вывести за скобки. Могла ли дежурная смена исправить ее? Думаю, что могла. При всей, казалось бы, очевидности первичной информации требовалось и в этом случае руководствоваться нашим «золотым» правилом — проверить и подтвердить факт произошедшего как минимум по трем каналам. То есть надо было получить информацию от службы по борьбе с терроризмом; от районного подразделения, на территории которого находилось медицинское учреждение, оперировавшее О., и, наконец, непосредственно от самих медиков. Тогда бы та пуля, вероятно, ювелирно прошедшая между двумя полушариями головного мозга О., не ввела бы в заблуждение занимавшихся этим терактом сотрудников. Хочется добавить, что та печальная телеграмма, насколько мне известно, в последний момент была изъята. Но, как говорится, осадок остался.
Второй поучительный пример из работы дежурной службы относится к тому же очень беспокойному с точки зрения оперативных забот Управления периоду конца 90-х годов. Следовали почти ежедневные сообщения об обнаружении в городе предметов с самодельными взрывными устройствами, чаще — муляжей. А это бесконечные выезды оперативно-следственных групп, взрывотехников. И не только на криминальные события в городе, но и в области.
Прихожу рано утром на службу. Дежурный докладывает о взрыве, по первичной информации милиции, бытового газа в жилом доме на одной из улиц вблизи Морского порта. Спрашиваю:
— ОСГ высылали?
— Нет. Это ведь чисто бытовое происшествие.
— Службу промышленной контрразведки информировали?
— Нет.
Первая часть ответа дежурного была понятна по причине выпавшей тогда огромной нагрузки на оперативно-следственные группы. Но частые криминальные взрывы по всей стране все же требовали проверки выдвинутой версии. При повторном докладе начальнику Управления решение о направлении ОСГ на место взрыва было принято.
По ответу дежурного на второй мой вопрос ситуация, казалось, была менее критичной. Но не совсем так. Буквально за день-два я объявил личному составу службы просьбу начальника службы промышленной контрразведки полковника А. А. Паршукова об информировании дежурного этого подразделения о всех происходящих в городе криминальных и некриминальных взрывах. К большому сожалению, эта просьба о взаимодействии при взрыве на припортовой улице еще не стала привычной для моих подчиненных и не была реализована.
Далее события разворачивались следующим образом. Вернулась с места происшествия ОСГ. Выезжавший в ее составе опытнейший специалист-взрывотехник В. С. Лизгунов обнаружил на месте взрыва детали разрушенного СВУ. Из-за обвалившейся части перекрытий в подъезде дома их не успели затоптать эвакуированные жильцы. Взрыв приобрел явный криминальный оттенок. Появилась версия о теракте в отношении редактора одной из местных газет, квартира которого находилась в той части подъезда, где прогремел взрыв.
Вроде бы ничего в первичном расследовании причин взрыва не было потеряно. Но самое неприятное меня ожидало после встречи с А. А. Паршуковым. Я пришел к нему, чтобы как-то сгладить нечеткость в действиях моих подчиненных прошедшей ночью. В ответ он передал мне информацию, достойную детективного сюжета.
Оказалось, что той ночью, под утро, ему позвонил оперативный контакт и спросил, не произошло ли чего-нибудь криминального на той самой припортовой улице. Связавшись с дежурным по службе, лишенным, как мы помним, информации, о которой идет речь, Александр Анатольевич ответил на вопрос источника отрицательно. Причину своего вопроса звонивший пояснил тем, что ночью, когда он проезжал в районе Морского порта, его остановил показавшийся подозрительным автомобилист с кавказской внешностью, который интересовался тем, как проехать на ту известную теперь нам улицу.
Что это было? Случайность, не имевшая связи с интересующим нас взрывом? Или счастливый случай — подарок для оперативников? По-любому было обидно своевременно не использовать такую оперативную завязку в криминальной ситуации той ночи.
Приведенные примеры — это «узелки на память». Они еще раз подчеркивают необходимость предельной четкости и строгой дисциплины в работе дежурного подразделения, его умения анализировать, учитывая даже мало значимые, казалось бы, детали в поступившей информации и состояние обстановки в регионе и стране. Об этих примерах я неоднократно напоминал личному составу дежурной службы на занятиях по профессиональной подготовке и информировал каждого вновь приходящего на службу в этот коллектив сотрудника.
