В мае 1994 года Б. Н. Ельцин впервые после разрушения системы КГБ приехал на Лубянку и выступил перед руководящим составом Федеральной службы контрразведки. На следующий день, 27 мая, газета «Коммерсантъ» сообщила, что президент страны в 40-минутном докладе наметил концепцию развития ФСК в современных условиях. Какими же определил Б. Н. Ельцин основные сферы деятельности недавно созданной спецслужбы?
Среди главных точек приложения ее сил были названы борьба с контрабандой и коррупцией, незаконным международным оборотом оружия и наркотиков и незаконными вооруженными формированиями. Далее следовала задача предотвращения антиконституционных выступлений.
Причем, подчеркнул президент, каждую подобную акцию он рассматривает как провал в работе контрразведчиков.
Помимо этого ФСК должна сыграть особую роль в разрешении и пресечении межнациональных конфликтов и активнее включиться в прогнозирование политической обстановки в стране, что позволило бы Б. Н. Ельцину эффективнее управлять государством. И в конце сообщения газеты «Коммерсантъ» говорилось об особом акценте главы государства на проблеме охраны государственных тайн.
Что бросается в глаза в этом сообщении? Очевидно, определенное несоответствие названия спецслужбы и задач, которые перед ней ставятся.
Ведь контрразведка должна прежде всего бороться против устремлений разведок других стран. Здесь же говорилось о значительно более широком спектре задач, свидетельствующих о защите безопасности государства в целом, включая борьбу с преступностью. И это радовало. Могу предположить, что в этом проявилось положительное влияние нового помощника президента России по национальной безопасности Ю. М. Батурина.
Чувствовалось, восстановление силового статуса ФСК не за горами. Менее чем через год Федеральный закон «Об органах Федеральной службы безопасности Российской Федерации» на законодательном уровне возложит на органы безопасности функции борьбы с преступностью с предоставлением им права ведения предварительного следствия по делам, отнесенным Законом к компетенции службы.
После возвращения с московского совещания в ФСК В. В. Черкесов сразу же собрал руководителей подразделений Управления, чтобы проинформировать о его результатах и поставить необходимые задачи. Хорошо запомнилось то, какую оценку дал Виктор Васильевич выступлению на совещании Б. Н. Ельцина. Было подчеркнуто, что впервые за три года высказывания президента об органах госбезопасности по содержанию и тону носили позитивный характер. Критика была щадящей, конструктивной. Президент ожидал от контрразведчиков большей активности, решительности, инициативы, так как ФСК лучше, чем другие, представляет обстановку в стране. Было заявлено, что высшее руководство страны готово принимать решения по представляемой ему информации ведомства.
Особое беспокойство президента, по мнению В. В. Черкесова, вызвал вопрос состояния работы по защите государственных секретов. Это был самый резкий раздел речи Б. Н. Ельцина на Лубянке. Из него следовало, что в этом важнейшем деле в стране наблюдается полный развал.
Неудачный переход на новые формы собственности привел к закрытию режимных структур на предприятиях и в организациях. Резко ослабла эта работа в министерствах и ведомствах. Здравые силы российского общества давно ждали созревания Б. Н. Ельцина для такого вывода. Пора уже было поставить под сомнение повсеместное применение известного принципа — «заграница нам поможет».
Вот как выглядит один из наиболее ярких фрагментов выступления главы государства, опубликованного в «Российской газете» 28 мая 1994 года:
«К сожалению, в мире есть силы, которые ставят своей целью ослабить Россию, сделать из нее слабого конкурента с дешевой рабочей силой и низким интеллектуальным потенциалом. Есть желающие прибрать к рукам российские природные богатства, завладеть нашими передовыми технологиями в космической, военной и других областях.
Не будем себя обманывать — пока в России нет надежных заслонов сбору информации и внедрению агентуры».
В. В. Черкесов назвал ту майскую речь Б. Н. Ельцина масштабным событием. И это тот случай, когда даже спустя годы трудно не согласиться с высказанными главой государства оценками положения в стране и ведомстве. Который при этом был к тому же и самокритичным, признав допущенные ошибки в реформировании органов безопасности.
Имела ли отношение критика президента страны к положению дел в Санкт-Петербурге и Ленинградской области? Безусловно, имела. Общая для России болезнь зачарованного отношения к Западу поразила своим вирусом и наш регион. Это касалось ослабления режима охраны секретов на производстве и в науке. Западные страны, проявляя большой интерес к научному потенциалу города, использовали его кризисное состояние для усиления собственного научного и оборонного потенциала. Стимулировался выезд ученых — секретоносителей за рубеж, в том числе в командировки. В середине 90-х годов всерьез вставал вопрос о том, что из-за утечки кадров и отсутствия финансирования Петербург в скором времени может лишиться многих научных школ.
На одном из заседаний коллегии Управления того периода В. В. Черкесов так выразил свое отношение к рассматриваемой проблеме: пока есть государство, есть государственные секреты и есть настоящая мужская работа — охранять интересы государства. И, надо сказать, при всех ведомственных реорганизациях защита государственных секретов всегда оставалась приоритетным направлением в работе Управления, была важной составной частью его оперативно-розыскной деятельности.
В центре решения этих вопросов находилась служба промышленной контрразведки. В ней, при всех организационно- штатных переменах, удавалось сохранить профессионально подготовленные кадры и преемственность руководящего состава. Здесь было создано и окрепло подразделение лицензирования работы со сведениями, составляющими государственную тайну.
Оппоненты В. В. Черкесова могут мне сказать: так ли уж все гладко и безоблачно было тогда на участке борьбы с утечкой секретов? И будут иметь в виду дело арестованного в 1996 году питерскими чекистами по обвинению в шпионаже Александра Никитина, бывшего офицера Северного флота. Никитин сотрудничал с норвежской экологической организацией «Беллуна» и обвинялся в передаче на Запад секретных сведений о российском подводном флоте.
Дело рассматривалось в судах различных инстанций в течение четырех лет. В результате Верховный суд России оставил в силе приговор Санкт-Петербургского городского суда об оправдании Никитина. При этом, в соответствии с приговором, были уничтожены и относящиеся к делу вещественные доказательства.
Да, это была неудача. Но не ошибка. Виктор Васильевич, обладавший необходимым уровнем правовых и оперативных знаний, не мог допустить грубый просчет в санкционировании этого дела. Чекисты полностью использовали возможности действовавшего тогда законодательства по защите государственной тайны. Они вскрыли еще одно направление разведывательно-подрывной деятельности иностранных спецслужб под благовидным прикрытием борьбы за экологию.
К сожалению, сделать больше в тот период на фоне мощного давления международной общественности, затуманенной антироссийской пропагандой, было невозможно. Страна еще не созрела для полного понимания того, что нельзя давать послабления тем, кто вольно обращается с доверенными ему секретами, какими бы приличными мотивами он ни манипулировал. Но сам ход дела, его освещение в печати стали хорошим предостережением возможным последователям Никитина.
Подлинная же оценка деятельности Управления на этом остром участке, думаю, прозвучала несколько лет спустя, когда служба промышленной контрразведки отмечала свое двадцатилетие. В Красном зале был собран весь коллектив Управления. Особую торжественность встрече придавало участие в ней ведущих руководителей крупнейших предприятий и организаций оборонно-промышленного и научного комплекса региона. Вот их положительный отзыв о роли петербургских контрразведчиков в защите государственных интересов за истекшее десятилетие был для нас чрезвычайно важен.
Самые высокие слова благодарности высказали два академика — действительные члены Российской академии наук, очень тепло встреченные собравшимися. Это были Ж. И. Алферов, лауреат Нобелевской премии по физике, председатель президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН, и И. Д. Спасский, начальник — генеральный конструктор Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин».
Ценность сказанного состояла в том, что оно свидетельствовало о намерении вести дальнейшую совместную с Управлением работу и шло от глубокого знания положения дел на важнейших объектах разработки актуальных проблем науки и новейшей техники, вверенных этим глубокоуважаемым руководителям.
Игорь Дмитриевич Спасский, например, сказал о том, что, выходя на трибуну в Красном зале, подумал: как обратиться к находящимся в зале сотрудникам Управления? «Мы вместе переживали трудности „оборонки“ в 1990-е годы, вместе сохранили ее для будущего», — подчеркнул он. И обратился к контрразведчикам как к соратникам в решении ответственных государственных задач, дав тем самым высокую оценку их практической деятельности.
Проблема поддержания необходимого уровня работы со сведениями, составляющими государственную тайну, была актуальной в начальный постсоветский период и для самого Управления. Серьезные изменения претерпела нормативная база оперативного процесса. В этой тонкой и предельно строгой «материи» за несколько лет было перекроено практически все. И прежде всего — инструкции по правилам ведения соответствующей работы. Достаточно долго действовали приказы, запрещающие уничтожение целого ряда служебных документальных материалов.
А вот площадка, на которой прививались обязательные навыки в работе с секретными документами, а это всегда был уровень начальников отделений оперативных подразделений, — во многих случаях превратилась в «проходной двор». Спрос на кадры среднего руководящего звена Управления оказался велик. Кто-то ушел на повышение по службе. Кто-то был приглашен на ответственную работу в административные, производственные и банковские структуры. Были, конечно, и те, кто не вынес трудностей организационной ведомственной чехарды и пустился в вольное плавание по привлекательной питерской гражданской жизни.
В итоге у службы кадров Управления в то время нередко возникали сложности при подборе сотрудников на должности начальников отделений, на которые назначались совсем молодые офицеры. Они приходили в кабинеты, где еще недавно царил дух их именитых предшественников — опытных наставников, часто — участников войны, и, не успев напитаться им, оказывались востребованными на более высоком должностном уровне.
Припоминается одна характерная деталь из жизни коллектива Большого дома первой половины 1990-х годов. Шедшие одна за другой реорганизации в структуре служб не раз приводили к переформированию отделов, стоящих перед ними задач. Отделения «мигрировали» по отделам. Случалось, и отделы в целом перемещались по службам.
Так вот, типичной подробностью того периода было наличие в коридорах частого мощного скрежета от передвигаемых и перевозимых из кабинета в кабинет сейфов. А среди сейфов тех были и засыпные, и бронированные, срок службы которых ведется с 30-х годов и даже с дореволюционных времен. В общем — не чета нынешним «жестяным». Сотрудники дорожили такими хранилищами для документов, поэтому и
«возили» их за собой, производя для работающих ниже этажом коллег звуковой эффект, будто «на поле танки грохотали». Естественно, подобные ситуации создавали предпосылки для отклонений от установленных правил передачи документальных материалов.
Придя в 1990 году в Управление и проведя в подразделениях первые проверки работы с секретными документами, я убедился в добротной постановке этого дела. Поразило, что даже внутренние служебные письма, рапорта готовились предельно четко, лаконично и емко, с соблюдением всех основных правил их оформления и регистрации. И первой под такими документами часто стояла подпись оперативного сотрудника, затем следовали подписи его непосредственного и прямого начальников.
Но теперь ситуация резко изменилась. Постоянная смена служебных ориентиров нанесла чувствительный удар по основным скрепам, на которых держалось секретное делопроизводство — по традициям наставничества и внутренней дисциплине сотрудников, по контролю его состояния.
Требовалась серьезная организующая работа ведущего подразделения на этой линии оперативно-служебной деятельности Управления —секретариата, чтобы личный состав не потерял настрой на неукоснительное соблюдение требований в обращении с секретными документами.
С чего следовало начать? Во-первых, с осуществления постоянного и системного контроля состояния этой работы во всех подразделениях Управления с активным включением в нее руководящего состава. Во-вторых, усилить аналитическую и методическую составляющие в деятельности секретариата применительно прежде всего к оперативным службам и отделам. И в-третьих, совместно со службой кадров организовать профессиональную учебу молодых сотрудников, резерва на руководящие должности и секретарей подразделений. Могу
сказать, что все эти позиции стали непременно включаться в годовые планы работы секретариата, утверждаемые начальником Управления.
Со стороны может показаться: что же здесь особенного? Намечены правильные и понятные меры. Но это было не совсем так. К концу советского периода в контрольной деятельности секретариата сложились определенные закрытые зоны, которые не проверялись его сотрудниками. К ним относились некоторые крупные оперативные службы, возглавляемые опытными начальниками — членами коллегии Управления. Считалось, что там поддерживается должный уровень работы с секретными документами, да и повода для беспокойства эти подразделения не давали. Поэтому проверкам подвергались чаще всего городские и районные структуры Управления, отдаленные от его административного здания. Однако теперь настали другие времена. Причины этого были названы выше.
В. В. Черкесов поддержал предложения руководителей секретариата об охвате каждые два-три года проверками секретного делопроизводства всех, без исключения, служб и отделов и оказании руководящему составу необходимой методической помощи. Естественно, при этом строго соблюдались пределы компетенции сотрудников-контролеров.
Я искренне благодарен судьбе за то, что в течение пяти- шести лет ознакомился с работой практически всех подразделений Управления, расположенных на Литейном проспекте, дом 4, в районах Санкт-Петербурга и Ленинградской области. В общении с личным составом и многими руководителями приобретался большой опыт, имелась возможность прямого влияния на положение дел на вверенном мне участке служебной деятельности. Итоги всех проверок за год обобщались в специальном документе, который докладывался начальнику Управления и с его поручениями направлялся в каждое подразделение. Бывало, по ним принимались и кадровые решения.
Но главным все же являлось оказание личному составу практической помощи. Именно тогда вошла в практику подготовка секретариатом аналитических обзоров о состоянии работы с секретными документальными материалами на участках оперативного процесса, которые попадали в новые правовые рамки.
Необходимость самого пристального внимания к оперативной стороне дела нам с А. И. Колодием завещали предыдущие начальники секретариата, почетные сотрудники государственной безопасности Г. И. Пчелин и В. В. Шарапов. На встречах с ветеранами они всегда интересовались этой темой и подчеркивали, что в этом — в строгом документационном обеспечении оперативной деятельности, пожалуй, и состоит главный смысл нашей работы. Особо важным представлялся контроль соблюдения правил учета, хранения и передачи документальных материалов, связанных с конфиденциальным сотрудничеством. Никакого упрощенчества здесь никак нельзя было допустить.
Однажды в Синем зале Управления я докладывал об итогах проверки секретариатом одной из ведущих оперативных служб. Был собран весь ее личный состав. Один из сотрудников после доклада попросил слова и попытался, отвечая на мои справедливые замечания, объяснить, почему он допустил некоторые отклонения в учете конфиденциальных источников. Видимо, в ходе проверки не удалось до конца убедить его в объективности высказанных мною претензий.
Не скрою, теперь у меня на этот случай имелась «домашняя заготовка». В ответ молодому офицеру я привел пример того, как относился к использованию и воспитанию секретных сотрудников, а также бережному отношению к ним начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов. Вот какие советы давал он начинающим службу жандармским офицерам:
«Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой Вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный Ваш шаг, и Вы ее опозорите. Помните: провал сотрудника для Вас лишь некоторый ущерб по службе; для него же это смерть гражданская, а часто и физическая. Проникнитесь этим, поймите это, относитесь к этим людям так, как я Вам советую, и они поймут Вас, доверятся Вам и будут работать с Вами честно и самоотверженно… Никогда и никому не называйте имени Вашего сотрудника, даже Вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму».
Тогда подобный пример, возможно, вызвал удивление сидящего рядом руководителя службы, но был воспринят залом. Кстати, спустя многие годы произошедшая на том совещании перекличка в деятельности российских спецслужб получит поддержку нашего бывшего коллеги по работе в Управлении Б. Г. Колоколова. В своей энциклопедически выверенной книге «Жандарм с царем в голове» о жизненном пути руководителя личной охраны Николая II А. И. Спиридовича он справедливо заметит: «Почему бы публично не признать, что жандармы имели свое представление о чести!».
Новые подходы к контрольной и методической работе секретариата, заложенные при В. В. Черкесове, полностью оправдали себя в последующие 10—15 лет. Они были неоднократно поддержаны солидными инспекторскими комиссиями ведомства. И здесь, как и в любом деле, важен результат: в Управлении за тот период не было допущено каких-либо крупных неприятностей в секретном делопроизводстве, связанных с утратами документальных материалов.
Ловлю себя на мысли, что в подобном позитивном тоне мы можем говорить о многих других участках оперативно-служебной деятельности в Управлении в период руководства им В. В. Черкесовым. Такое в России тогда было время. И такова была участь Виктора Васильевича и возглавляемого им коллектива петербургских чекистов — идти в ногу с тем временем, продолжая ответственную службу Отечеству. Приведу еще несколько свидетельств этому.
