Наступил момент, когда необходимо рассказать о том, что же происходило со мной самим в те исторические августовские дни. Что я тогда почувствовал? Читатель, наверное, улыбнется, но именно с 19 августа, с понедельника, в соответствии с приказом я должен был находиться в очередном отпуске.
Уже в субботу, 17 августа, мы с женой выехали в район озера Комсомольское, что недалеко от железнодорожной станции Громово, на дачу к нашим друзьям Ефимовым. У Владимира Александровича как раз случился юбилей — 50 лет со дня рождения. Погода была отличная, настроение хорошее. Хотелось немного забыть всю тернистость политической обстановки последнего времени. На торжество из Москвы приехал наш общий друг Владимир Федорович Хоменчук, который и «тамадил» за праздничным столом.
Все было очень душевно. Вспоминали комсомольскую молодость, шутили, пели любимые песни, купались в озере — тогда еще наши встречи без подобных водных процедур не обходились. И конечно, не могли не говорить о политике. Обсуждали злободневные вопросы, спорили, понимая, что, скорее всего, нас ждут более сложные времена.
Утром 18 августа Ефимов «подбросил» меня с Евдокией Георгиевной на своем автомобиле до Громово, и мы вернулись в Ленинград. Нас ждали неотложные отпускные дела по начинающемуся строительству дачного дома и разработке садового участка в Орехово. Наши друзья продолжили отдых и планировали вернуться в город позднее.
Наступило 19 августа. Встал пораньше, чтобы ехать на электропоезде в садоводство. На участке еще не было не то что времянки — даже примитивного навеса от дождя. Поэтому все необходимое приходилось везти с собой. Когда в спешке собирал рюкзак, позвонил кто-то из моих близких знакомых:
— Телевизор смотришь?
— Нет.
— Включай!
Включил и увидел сцену из балета «Лебединое озеро». Это утром-то и по всем центральным телевизионным каналам? Дождался информационного сообщения о создании ГКЧП и введении чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР. Внутри что-то екнуло — с тревогой, но и надеждой: наконец-то!
Связался по телефону с начальником секретариата Управления Александром Ивановичем Колодием. Он в этот день приступил к работе после отпуска. Никаких указаний по отзыву сотрудников из отпусков не поступало. Служба продолжалась в обычном режиме. С учетом возложенных на меня в секретариате функций я посчитал для себя необходимым быть в эти дни рядом со своим руководителем.
Позднее появилось много легенд о том, что 19—21 августа 91-го в органах госбезопасности было уничтожено великое множество оперативных документов и даже дел. Думаю, к Ленинградскому управлению это не имеет отношения. Задымленности на его территории не наблюдалось, костров во дворах никто не жег. Не было тогда и бумагорезательных машин в каждом кабинете. Да и сотрудники, воспитанные на основе строгого соблюдения требований ведомственных инструкций по секретному делопроизводству, не могли осуществить массовое неплановое уничтожение секретных оперативных материалов без соответствующего документального оформления и необходимых санкций. За нарушение установленного порядка в этом деле полагалась ведь и уголовная ответственность.
А. А. Курков через секретариат никаких указаний на этот счет не давал. Вспоминаю, что однажды в те дни он пригласил меня к себе в кабинет и поинтересовался состоянием хранения в действующих и архивных делах одного из видов важных оперативных документов. После консультаций с начальником архивного подразделения А. Н. Пшеничным и моего доклада Анатолий Алексеевич поручил нам оставить все, как есть, и строго соблюдать правила обращения с интересовавшими его материалами.
Это было очень важно. Буквально через несколько дней в Большой дом пришла комиссия Ленсовета с проверкой деятельности Управления в период так называемого путча. Она не отметила, насколько мне известно, серьезных нарушений в работе с документами. Что же касается документального фонда по агентурному аппарату — предмета чрезмерного внимания ленинградских «демократов», то здесь мнение Анатолия Алексеевича было твердым: сохранить агентуру — дело чести сотрудников Управления. Эта задача в той острейшей фазе развития политической ситуации в Ленинграде была выполнена.
О позитивной роли Анатолия Алексеевича Куркова в августовских событиях 91-го года в Ленинграде есть много убедительных свидетельств. Ее квинтэссенцией является вывод о том, что в городе тогда не было руководителя-силовика, равного по уровню и авторитету Куркову. Заявленная Анатолием Алексеевичем непреклонная позиция в деятельности Управления формулировалась предельно лаконично. Он требовал от подчиненных неукоснительно соблюдать конституционные нормы СССР и РСФСР, полный политический нейтралитет, не допускать никаких силовых акций, нацеливал только на поддержание должного порядка и пресечение провокаций.
Такая позиция, по мнению многих очевидцев, получила поддержку и патриотов, и последовательных демократов. В условиях неопределенности намерений союзного Центра она не позволила втянуть Управление в разрешение проблем переходного периода власти, обеспечила сохранение коллектива ленинградских чекистов-профессионалов для будущего страны. Все это способствовало тому, чтобы обстановка в Ленинграде развивалась по наиболее благоприятному сценарию — без кровопролития. Не случайно, даже Собчак признал большую роль Куркова в обеспечении порядка в нашем городе в дни «путча».
Но можно ли подобным назывным, почти телеграфным стилем охарактеризовать всю полноту влияния такого крупного руководителя, каким являлся А. А. Курков, на августовскую ситуацию 91-го в городе на Неве? Конечно же, нет. Потому что личность Анатолия Алексеевича гораздо многограннее, да и обстановка тогда была наисложнейшая. И сложность-то эту только в последующие десятилетия стало возможным в полной мере прочувствовать. Попробуем проследить это на фоне хронологической последовательности происходящего в те дни в Ленинграде и Москве.
19 августа в 10 часов утра по ленинградскому телевидению и радио выступил командующий войсками Ленинградского военного округа генерал-полковник В. Н. Самсонов и объявил, что в связи с введением на территории Советского Союза чрезвычайного положения на него возложены обязанности военного коменданта города Ленинграда. Далее Виктор Николаевич говорил о правильных вещах, связанных с угрозой существованию Советского государства, разгулом преступности, политическими спекуляциями при подготовке Союзного договора. Он отметил, что все это создает серьезную опасность для спокойствия граждан, нормальных условий труда и быта. Поэтому в Ленинграде и прилегающих к нему районах введено чрезвычайное положение, предусматривающее ряд специальных мер. Среди этих мер значились и такие, как:
— запрет на проведение собраний, митингов, уличных шествий, демонстраций;
— установление контроля над средствами массовой информации;
— приостановление деятельности политических партий, общественных организаций, массовых движений, самодеятельных объединений граждан, препятствующих нормализации обстановки.
Далее Самсонов сообщил, что для управления жизнью города образована Комиссия по чрезвычайному положению, в которую, кроме него, вошли:
— В. Н. Щербаков, вице-мэр Ленинграда, контр-адмирал;
— В. М. Храмцов, председатель Комитета по предупреждению чрезвычайных ситуаций и защите населения при мэре Ленинграда;
— Ю. Ф. Яров, председатель Леноблсовета;
— Б. В. Гидаспов, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС;
— А. Г. Викторов, начальник войск Северо-Западного пограничного округа КГБ СССР, генерал-лейтенант;
— А. А. Курков, начальник Управления КГБ СССР по Ленинградской области, генерал-лейтенант;
— В. Н. Саввин, начальник Управления внутренних войск МВД СССР по Северо-Западу и Прибалтике, генерал-лейтенант.
На характер дальнейших событий в Ленинграде большое влияние оказала демократическая фракция городского парламента. За год до этого на волне критики КПСС она пришла в Ленсовет и оказалась в Мариинском дворце наиболее сильной из всех общественных формирований. Сразу же после выступления Самсонова собирается экстренное заседание президиума Ленсовета. На этом заседании депутат М. Е. Салье — «бабушка русской демократии», как ее называли в шутку соратники, заявляет: — Мы имеем дело с военным переворотом.
Присутствовавший на заседании член местного ГКЧП Храмцов свидетельствует, что правовым обоснованием для введения в Ленинграде чрезвычайного положения явилось устное распоряжение, полученное командующим Ленинградским военным округом из Москвы. Потом Самсонов сам назначил членов комиссии по ЧП.
Тут же председатель Ленсовета А. Н. Беляев делает вывод о том, что документа о введении чрезвычайного положения в Ленинграде нет, а значит, и все меры, принятые по этому вопросу Самсоновым, незаконны. По предложению Беляева президиум принимает решение о созыве в 16 часов того же дня чрезвычайной сессии Ленсовета, а также заявление о незаконности действий группы союзных руководителей по объявлению чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР.
Экстренная сессия Ленсовета признает Б. Н. Ельцина единственным на тот момент законным руководителем исполнительной власти на территории России. Мэр города Собчак, вернувшийся в Ленинград после поездки в Москву на планировавшееся подписание Союзного договора, объявляет на сессии, что действия членов ленинградской комиссии по чрезвычайному положению будут рассматриваться как государственное и уголовное преступления.
В связи со слухами о якобы взятии войсками города в кольцо и возможных действиях спецназа сессия принимает обращение к военнослужащим Ленинградского гарнизона, сотрудникам КГБ и МВД с призывом не исполнять преступные приказы. Вся работа городского парламента транслируется на Исаакиевской площади, где с утра идет стихийный митинг сторонников Ельцина и Собчака. На площади и прилегающих к ней улицах возводятся баррикады. Свободно вещают радиостанции «Балтика» и «Открытый город».
Вечером Собчаку, Щербакову, Беляеву и Ярову удается убедить руководителя Ленинградского телевидения Б. М. Петрова в предоставлении им возможности выступления в прямом эфире. Борис Михайлович, видя перед собой двух представителей Комиссии по чрезвычайному положению в Ленинграде, не сразу, но идет на это. Следуют заявления участников эфира об антиконституционной сути «путча» и поддержке Ельцина. Собчак призывает ленинградцев утром 20 августа выйти на Дворцовую площадь на митинг протеста.
А теперь посмотрим на все происходящее в Ленинграде в первый день «путча» глазами человека, имевшего тогда в городе, по сути, неограниченную власть, — глазами генерала Самсонова. Он видит, что отмеченное выше восприятие ГКЧП в Ленинграде явно не корреспондируется с чрезвычайными мерами, заявленными им утром. Эта ленинградская картина дополняется потрясающим московским пассажем: Ельцин на танке, выставленном «путчистами», призывает всех не исполнять решения ГКЧП. Поступают сообщения о переходе на сторону российского президента воинских подразделений. На генерала идет мощное давление и справа, и слева. Между тем в сторону Ленинграда готовится выступить бронетехника, которая назавтра, в 12.00 должна быть на Дворцовой площади. На это есть воля союзного Министерства обороны. Значит, столкновения с участниками планируемого Ленсоветом митинга весьма вероятны.
Здесь хотелось бы обратить внимание на одну очень важную деталь в военной биографии В. Н. Самсонова. Она связана с Тбилисскими событиями 9 апреля 1989 года. Тогда силами внутренних войск и Советской Армии была осуществлена специальная операция по разгону оппозиционного, а по сути — антисоветского митинга у Дома правительства Грузинской ССР в Тбилиси. Имелись жертвы.
Комиссия I Съезда народных депутатов СССР во главе с А. А. Собчаком пришла к выводу об избыточном применении военными силы против демонстрантов. Письменного приказа и других документов на этот счет не оказалось. А телефонные разговоры, как известно, к делу не приложишь. В заключении комиссии содержалась тенденциозная критика армии.
Горбачев и другие руководители страны ответственность за развитие тех событий в Тбилиси на себя не взяли. В итоге виновными оказались военные. Попытки командующего войсками Закавказского военного округа генерал-полковника И. Н. Родионова изложить на съезде свое понимание трагических событий встретили мощный отпор депутатов.
Все тонкости «тбилисского дела» 1989 года, последующее шельмование армии были хорошо известны В. Н. Самсонову. Именно в тот период он занимал должность начальника штаба Закавказского военного округа и являлся ближайшим соратником генерала Родионова. Надо полагать, память о Тбилиси за последующие два года вряд ли изменила Виктору Николаевичу и отчетливо дала о себе знать в Ленинграде уже в августе 91-го.
В интервью журналу «Город 812» двадцать лет спустя В. Н. Самсонов рассказал о тех реалиях, через которые ему пришлось пройти к пониманию всей сложности обстановки и своего положения в период ГКЧП. Как старший военный начальник на ленинградской территории, он приглашает 19 августа на совещание в рамках Комиссии по чрезвычайному положению руководителей территориальных органов МВД, внутренних войск, пограничников. В тот момент они должны были быть оперативно приданы военному коменданту города, но на совещание не пришли. Из Москвы якобы им поступила команда: «Отставить!»
Виктор Николаевич делает звонок в ГКЧП, где получает разъяснение, что его коллеги-силовики правы. Оказывается, чрезвычайное положение непосредственно в Ленинграде Государственным комитетом не вводилось и они выходят из подчинения В. Н. Самсонову. Отсюда следовал совсем печальный вывод: командующий войсками ЛенВО вроде бы сам единолично ввел в городе чрезвычайное положение и создал соответствующую комиссию. Телефонное указание ведь не является правовым документом.
В такой ситуации любой командир мог потерять голову: кругом полный бедлам, на подходе к городу две войсковые дивизии, и ты под присягой. Правда, возможно, тогда Самсонову психологически было все же чуть легче «дрейфовать» к принятию оптимального решения. Легче, чем тем руководителям, политикам, которые чувствовали надвигавшуюся опасность развала Советского государства и всем сердцем стремились противодействовать этому процессу.
Историк А. И. Уткин отмечает, что в августе 91-го «военное командование разделилось как бы пополам»: на тех, кто стоял
«за силовую смену власти», и тех, «кто не увидел опасность распада (или обрел психологию безразличия)». Именно ко второй группе высших офицеров отнес Анатолий Иванович командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-полковника Самсонова.
Является ли это мнение истинным? Трудно сказать, историку все-таки виднее. Важен итог: взгляды командующего на происходящее 19 и 20 августа резко отличались. Письменный приказ из Министерства обороны на ввод бронетехники в Ленинград не поступил, и утром она была остановлена им самостоятельно на подходе к городу.
После длительных и напряженных ночных переговоров с вице-мэром Щербаковым Самсонов дал согласие на проведение массового протестного митинга на Дворцовой площади. Договорились, если не будет беспорядков в ходе митинга, военные не будут вмешиваться.
Правда, объявленная на следующий день в газетах численность митинговавших на площади — 400 тысяч человек — это из мира фантастики. Имея в течение ряда лет отношение к организации праздничных мероприятий на Дворцовой площади, могу утверждать: максимальная ее вместимость не более 100 тысяч человек. Так или иначе, столкновений и стрельб в Ленинграде в эти и последующие дни не было.
Суточный «дрейф» Самсонова от «пособничества ГКЧП», как свидетельствовала ленинградская пресса, до его последующих решений, когда он повел себя, по мнению В. Н. Щербакова, «не просто по-граждански, он повел себя героически», тяжело дался генералу. Через десятилетия Самсонов так ответит на вопрос журналиста:
— Говорят, Вы стали седым в ту ночь?
— Да, седины добавилось.
По итогам первого дня августовских событий в Ленинграде командующего войсками округа журналисты назовут изменником. На что он спустя годы ответит: настоящие изменники находились в ГКЧП — «это те, кто не смог организовать даже само мероприятие». Они, по мнению генерала, «подставили» его. Думается, этот вывод Самсонова в определенной мере подтверждает правомерность приведенной выше его оценки историком А. И. Уткиным. Что касается слова «подставили», то оно имеет прямое отношение к самим членам ГКЧП. Только употреблено это слово должно быть в единственном числе. А кто является его основным носителем, автор попытался показать в предыдущей части этой книги.
До сих пор политики, журналисты, представители общественности размышляют над тем, как удалось в августе 91-го предотвратить в Ленинграде развитие ситуации по трагическому московскому сценарию? Чаще всего в числе тех, кто не
допустил кровопролития в городе, называются А. А. Собчак, В. Н. Самсонов, А. А. Курков.
С нахождением в этом списке фамилии Собчака согласиться не могу. Анатолий Александрович твердо занял позицию абсолютной поддержки руководства России во главе с Ельциным, которое вело дело к развалу Советского Союза и призывало к всеобщей политической забастовке. Тем самым он встал на путь, приведший в Москве к кровавой трагедии. Ведь призвав ленинградцев вечером 19 августа с экранов телевизоров прекратить на утро следующего дня свою работу и выйти на улицы города, Собчак выступил фактически в роли провокатора возможных беспорядков и столкновений горожан с военными. Ему хорошо было известно о готовящемся в это же время вводе войск в город. А окончательная договоренность о гарантиях обеспечения безопасного проведения массового митинга на Дворцовой площади и невмешательстве военных была достигнута в очень трудных переговорах вице- мэра Щербакова и генерала Самсонова только утром 20 августа . Так что логичнее включить Щербакова в вышеуказанный список вместо Собчака.
К тому же Собчак и в острой августовской ситуации вел себя в своей излюбленной манере лавирования: то казался этаким бодрячком, делающим историю, то безосновательно паниковал, опасаясь за свою жизнь, и обращался за поддержкой к трудящимся. Известно, например, что в ночь с 20 на 21 августа он выехал на Кировский завод, чтобы не оказаться в Мариинском дворце, как в ловушке. Якобы для создания народного ополчения. Но ведь незадолго до этого А. А. Курков был у него в рабочем кабинете на Исаакиевской площади и обстоятельно доказал, что нет абсолютно никаких оснований для ожидания нападения с чьей бы то ни было стороны.
Собчак полностью согласился с мнением руководителя Ленинградского управления госбезопасности и вел себя, как писал Анатолий Алексеевич, «спокойно и по-домашнему». Зачем же тогда надо было уезжать на Кировский завод и скрываться там? Логичным является предположение А. А. Куркова:
«Это было „вхождение“ в историю. Хороший материал для очередного мифа». Не случайно, даже соратница Собчака по перестроечным делам М. Е. Салье называла его «хамелеоном» и величайшим демагогом.
Генерал Самсонов много лет спустя также подтвердит, что через Щербакова Собчаку было передано твердое обещание командующего войсками округа не вводить войска в город. Укажет он и на отсутствие какой-либо группы захвата для ареста Собчака в аэропорту при прилете его 19 августа в Ленинград из Москвы. Более того, Самсонов прямо свяжет усиление напряженности обстановки в городе с возвращением Собчака. Он подчеркнет, что в первое время после введения чрезвычайного положения «и на работу все шли, и транспорт работал, и все было спокойно». Вернулся Собчак — «и пошло- поехало».
Приказ Самсонова об остановке продвижения войск к Ленинграду имел, очевидно, решающее значение для предотвращения кровопролития в городе. И мы видели, как трудно дался он генералу. Этот жизненно важный для ленинградцев результат сложился как итоговый вектор воздействия на командующего, многих усилий различных политических сил и его личного отношения к происходящим в стране событиям.
В этой связи представляет интерес интервью директора Санкт-Петербургского регионального центра ИТАР—ТАСС Б. М. Петрова телеканалу «Санкт-Петербург» 19 августа 2011 года. По мнению Бориса Михайловича, определяющим моментом в критической ситуации первых суток действия ГКЧП в Ленинграде стало то, что командующий войсками округа генерал Самсонов «нашел в себе силы» остановить движение воинских подразделений к городу, «а командующего не подвязал руководитель КГБ». То есть начальник Управления КГБ СССР по Ленинградской области генерал-лейтенант А. А. Курков.
Как председатель местного комитета по телевидению и радиовещанию того времени, имевший большой опыт руководящей политической работы, Б. М. Петров отлично понимал роль и влияние органов госбезопасности в обществе, в том числе в силовых структурах. Поэтому он, оценивая поведение Куркова в августе 91-го, совершенно осознанно назвал Анатолия Алексеевича «исключительным умницей».
Да, внешне Курков казался абсолютно спокойным. Смоляной цвет волос его за августовские дни не изменился. Хотя он тоже мог сказать, что его «подставили», узнав о ГКЧП лишь утром 19-го. И это при том, что был в близких и доверительных отношениях с одним из главных «закоперщиков» введения чрезвычайного положения — главой КГБ СССР В. А. Крючковым, входил в состав коллегии ведомства.
Такое положение предписывало Анатолию Алексеевичу активное проведение в жизнь решений ГКЧП. С другой стороны, известны факты оказания на него влияния руководства КГБ РСФСР, которому Ленинградское управление тоже подчинялось, с целью поддержки им позиции Президента России. Мудрость Куркова состояла в том, что он быстро разобрался в политических хитросплетениях момента и неуклонно проводил линию нейтралитета и профессионального исполнения вверенными ему сотрудниками своих прямых обязанностей.
Благодаря Интернет-сети сегодня есть возможность еще раз вспомнить, как проходило вечером 21 августа в прямом эфире интервью А. А. Куркова на Ленинградском телевидении. На эту передачу, кстати, был приглашен и генерал Самсонов, но он не посчитал для себя возможным участвовать в ней. Начальник же Управления КГБ, к удивлению тележурналистов, приехал на студию и, как они отмечали, «без труда ответил на самые агрессивные вопросы». Более того, в том интервью Анатолий Алексеевич проявил высочайшее достоинство и самообладание, твердую уверенность в своих взглядах на происходящее в стране и Ленинграде.
Отвечая, например, на вопрос о своем включении в состав местной комиссии ГКЧП, Курков подтвердил, что не был заранее информирован об этом, но считает данный факт обоснованным, так как должен входить в указанную комиссию по должности. К этому его обязывали те задачи, которые он сам определил для себя и Управления в сложившейся обстановке. Они состояли в выявлении возможных террористических акций, недопущении дестабилизации положения со стороны экстремистских организаций, массовых беспорядков в городе, чрезвычайных происшествий на объектах народного хозяйства, прежде всего оборонно-промышленного комплекса.
Именно с таких позиций строил Анатолий Алексеевич свои отношения с руководителями города и силовых структур в августовские дни. В интервью он еще раз обратил внимание, что в передачах радиостанций «Балтика» и «Открытый город» содержалась информация, которая нервировала население и могла внести элементы паники. Собчак, кстати, учел это.
Отметят позднее позитивное влияние Куркова на свои действия в период «путча» и его ближайшие коллеги-силовики А. Г. Викторов, В. Н. Саввин, А. Г. Крамарев. Получается, что начальник Ленинградского управления КГБ тогда во многом все же «подвязал» своих партнеров по взаимодействию. «Подвязал» своей мудростью, хладнокровием, высочайшей порядочностью и офицерской честью. И генерал Самсонов здесь не исключение. Курков не вышел из состава чрезвычайной комиссии до конца тех событий. В отличие от призванного по должности защищать население в чрезвычайных ситуациях Храмцова, который в первый же день ГКЧП заявил о своем выходе из вновь созданного органа управления жизнью города.
В тот же день, 21 августа, А. А. Курков провел совещание руководящего состава Управления, и мне довелось участвовать в нем. Анатолий Алексеевич вновь был исключительно выдержан и лаконичен в постановке задач перед подчиненными. Говорил о необходимости соблюдать законы, не допускать в сложившейся критической ситуации спешки, суетливости, действовать без эмоций. И особо, как мне показалось, подчеркнул в конце своего выступления важность беспрекословного выполнения законов РСФСР. Трудно сказать сегодня, было ли начальнику Управления известно уже перед началом совещания принятое в тот же день решение Президиума Верховного Совета СССР о неконституционном характере ГКЧП. В любом случае он четко представлял себе возможное развитие событий, имел и неофициальные достоверные источники информации о положении дел в Москве.
Главное же состояло в том, что страна оказалась фактически отданной «на откуп» Ельцину. Поэтому, смею предположить, делая указанный выше акцент, Анатолий Алексеевич держал в уме заботу о сохранении профессиональных кадров КГБ для будущего России. Наверно, это почувствовали находящиеся в зале руководители подразделений Управления. Почувствовали и доверились веской позиции своего уважаемого начальника, которая хоть и не давала тогда прямого ответа на вопрос «Как же быть с выполнением присяги на верность Родине — СССР?», но придавала осмысленность нашему дальнейшему профессиональному служению Отечеству. А этот очень острый вопрос задал Куркову на том совещании начальник Выборгского райотдела полковник Б. А. Горшков. Вопрос этот и сегодня жжет душу каждого советского патриота, так как напоминает о доле личной ответственности за развал родной страны.
Сам же Анатолий Алексеевич распорядился своей судьбой в соответствии с присущими ему представлениями о гражданском долге. Он писал:
«…служить надо не людям, какими бы они авторитетными ни были, а Конституции, законам, принятым в установленном порядке в соответствии с Конституцией.
Если новые законы не противоречат твоим взглядам и убеждениям, ты можешь со спокойной совестью работать независимо от того, кто находится персонально у власти. Если же твои убеждения и взгляды не совпадают с тем, что заложено в новых законах, ты обязан их соблюдать, но с государственной службы, тем более из органов государственной безопасности, ты должен уйти».
Вскоре после провала деятельности ГКЧП, 25 августа, А. А. Курков направит руководителям КГБ СССР и КГБ РСФСР телеграмму с просьбой вывести его из состава Коллегии КГБ СССР и рассмотреть вопрос о его отставке из органов государственной безопасности. В этом документе Анатолий Алексеевич отметит, что в период попытки государственного переворота сотрудники Ленинградского управления выполняли свои профессиональные обязанности строго в соответствии с действующими законами СССР и РСФСР, решениями законно избранных местных властей, с которыми поддерживали постоянный контакт. Каких-либо противоправных действий и акций допущено не было, о чем свидетельствует оценка позиции Управления и его начальника со стороны мэра Ленинграда и общественности.
В то же время А. А. Курков подчеркнет, что, как член коллегии КГБ СССР, хотя и не имевший абсолютно никакого отношения к замыслам и участию ее бывшего председателя в антиконституционном преступлении, он испытывает чувство моральной ответственности за происшедшее. Это и определило мотив просьбы, изложенной в телеграмме.
