Объединенная партийная конференция Ленинграда и области, начавшая работу 25 апреля 1990 года, работала с перерывами и в мае, и в июне. Она стала реальным шагом на пути к долгожданному соответствию форм и методов партийной работы сложнейшим условиям политического кризиса в стране. Лидер Смольного — Б. В. Гидаспов, окунувшийся в «кипяток» политической борьбы последних месяцев, вышел из него обновленным, более сильным и энергичным руководителем, способным объединить партийцев города и области накануне высшего партийного форума.
Главным достижением областной партийной организации в этот период стала выработка политического заявления ленинградских коммунистов XXVIII съезду Коммунистической партии Советского Союза «За историческую правду, гражданский мир и социальную справедливость». В заявлении была дана действительно правдивая оценка текущего момента и отмечено, что огромное количество коммунистов честно служило и служит народу и неповинны в трагических для общества ошибках политического руководства страны в годы репрессий и застоя. В целях скорейшего восстановления морального авторитета партии предлагалось внести в повестку дня предстоящего съезда КПСС вопрос о привлечении к персональной ответственности членов политического руководства страны, запятнавших честь партии политическими и нравственными преступлениями в годы застоя и перестройки.
В заявлении было зафиксировано твердое намерение отказаться от монополии одной идеологии рассматривать коммунистическую перспективу как общечеловеческую ценность, как наиболее полное воплощение в историческом будущем выстраданного человечеством идеала духовной свободы личности, подлинного гуманизма и социальной справедливости. При этом партия предлагает, а не навязывает эту перспективу обществу.
В том ленинградском политическом документе прописывались необходимые принципы достижения демократического единства КПСС. Это: осуществление власти партийных масс, расширение прав первичных партийных организаций в решении вопросов финансово-хозяйственной и издательской деятельности; обновление принципа демократического централизма, признание многоплатформности нормой жизни партии;
окончательное освобождение КПСС от функций огосударствленной партии. Но, отказавшись от монополии на власть, КПСС будет бороться за положение правящей партии советского общества, стремиться к его радикальному обновлению при осуществлении экономической свободы граждан на основе равноправия государственной, арендной, коллективной и индивидуальной трудовой собственности. Одновременно предполагалось решение задачи создания научно обоснованной концепции поэтапного перехода к регулируемой рыночной экономике, учитывающей все социальные и политические последствия предлагаемых реформ.
Все эти и другие предложения ленинградцев, содержавшиеся в их политическом заявлении съезду, были теоретически взвешены (чего явно не хватало Центру), воплощали в себе лучшие мысли подлинных сторонников социалистического выбора для страны. Они свидетельствовали также о «подпитке» Смольного свежими и энергичными кадрами с новым мышлением.
На пресс-конференции в мае 1990 года Борис Вениаминович Гидаспов сказал, что во главе партийной организации встали люди, многие из которых слабо знают партийную работу в ее традиционном смысле. Но их отличают энергия, здравый смысл, самостоятельность — качества, которые сейчас, когда ситуация в партии и стране меняется чуть ли не каждый день, трудно переоценить. Именно этим людям и предстоит вырабатывать стратегию и тактику областной партийной организации, а аппарат обкома, сократившийся почти наполовину, станет выполнять лишь исполнительские функции.
Одним из таких ленинградских партийных лидеров новой формации, поднятых на вершину Смольного в первой половине 1990-го, стал Юрий Павлович Белов, будущий известный российский политический деятель, писатель, публицист, член президиума ЦК Коммунистической партии Российской Федерации. В начале июня он был избран секретарем обкома партии по идеологии, культуре и массово-политической работе.
Ю. П. Белов
«Еще никогда секретарем обкома не становился человек, имеющий столь мизерный стаж партийной работы, как Ю. П. Белов. На нее он пришел лишь в начале нынешнего года с должности заведующего отделом ВНИИ профтехобразования. Но времена меняются, и профессиональный педагог по специальности Юрий Павлович становится сразу вторым, а затем первым секретарем Смольнинского райкома, а вчера вот, совершив невиданную по недавним временам карьеру, стал и секретарем обкома».
Партийному активу города и области хорошо запомнилось яркое выступление Ю. П. Белова уже на первом заседании ленинградской объединенной партконференции 25 апреля 1990 года. В облике Юрия Павловича было, да и сейчас есть, что-то ленинское: невысокий рост, бородка, умный, располагающий к себе взгляд. А главное — страсть, убежденность и убедительность его как оратора, глубина мысли. Да и сам он себя постоянно позиционирует как убежденный сторонник не просто коммунистической партии, а партии ленинского типа.
В своем выступлении в Таврическом дворце Ю. П. Белов дал емкую оценку работе областного комитета партии: «…скажу только о высшей точке деятельности бюро обкома и первого секретаря. Таковой точкой не только я, но и мои товарищи по смольнинской делегации считают разработку и принятие первой в партии платформы, ряд положений которой до сих пор не утратили своей актуальности. Это делает честь обкому и Борису Вениаминовичу Гидаспову. И низшая точка: это подготовка к выборам, самоуверенность, выборы, провал, как результат самоуверенности, и затем паралич, растерянность, безволие, продолжающиеся до сегодняшнего дня».
Логику размежевания, которую предложило партии известное Открытое письмо ЦК, Юрий Павлович назвал страшной логикой, отрыжкой прошлого, толкающей коммунистов на путь междоусобной войны, на путь поиска «неверных» по политическим мотивам. Одновременно он предложил всерьез продумать: а какова должна быть основа неизбежного размежевания? И подчеркнул: «Размежевание неизбежно, и не в силу того, что несовершенный проект Устава [КПСС] нам предлагается, и не в силу того, что эклектична Платформа ЦК, а потому, что мы переходим к многоукладной экономике и, стало быть, неизбежна многоукладность психологии, многоукладность идеологии, политики, дай-то Бог, чтобы у нас мораль была единая. И вот с точки зрения моральной нам нужно искать эту основу — такую, когда бы мы могли размежеваться путем добровольного самоопределения, с последующей перерегистрацией членов партии по личному заявлению коммуниста».
Вот так Ю. П. Белов уже в самом дебюте своей партийной карьеры «разрубил» известный нам узел противоречий, связанных с Открытым письмом ЦК. Что этому способствовало? Двадцать лет занятий воспитательным процессом в системе профтехобразования? Ученая степень кандидата педагогических наук? Личные качества, о которых говорилось выше? Наверное, все это играло свою роль. Но ведь были в составе обкома личности и покруче в плане опыта, профессиональной подготовки, ученых степеней и званий. Главное же, на мой взгляд, состояло в том, что Юрий Павлович не был «зашорен» сложившимися отношениями ни с местной партийной элитой, ни с Центром. Он действительно олицетворял собой в то время в Смольном желанный «свежий ветер» перемен.
Запомнилась еще одна важная мысль, высказанная тогда Ю. П. Беловым: в ближайшем будущем нужно основательно изучать вопрос о блоке социалистических партий, чтобы не допустить консолидации реакционных сил. «Пора перестать находить жирные комья грязи и кидать друг в друга, — заметил он, — а всерьез подумать о будущем общества». В части взаимоотношений с социал-демократами им был сделан классический вывод:
«У нас не может быть компромиссов в идеологии, но вот в политике у нас компромиссы обязательно должны быть, если мы не отказываемся от ответственности за судьбу нашего общества».
Взгляды на ситуацию в партии Ю. П. Белова и других вновь пришедших в Смольный руководителей были поистине свежи, неординарны. Под их влиянием объединенная областная и городская партконференция на своем втором заседании в мае 1990 года отменила постановление совместного пленума обкома и горкома КПСС «Об Открытом письме ЦК коммунистам страны» как политически ошибочное, способствующее расколу Ленинградской партийной организации в период предсъездовской дискуссии. Конференция еще раз отметила пассивность Центрального Комитета КПСС, утратившего способность адекватно и своевременно политически воздействовать на положение в партии и обществе.
А что же Б. В. Гидаспов? Чувствовалось, что он был рад этим новым силам в областной парторганизации. Собственно, и сам Борис Вениаминович демократично способствовал включению зеленого света на их пути в Смольный. Кроме Ю. П. Белова, ставшего главным идеологом обкома, можно назвать и такую упоминавшуюся выше яркую личность, как В. А. Ефимов, который возглавил идеологическое направление работы в Ленинградском горкоме партии. А первый секретарь Красносельского райкома КПСС В. В. Яшин, один из немногих партийных руководителей, успешно выдержавших нелегкую борьбу за мандат народного депутата Ленгорсовета, был в июне на конкурсной основе избран сразу вторым секретарем областного комитета партии.
Процесс обновления областной парторганизации, взыскательный коллективный анализ пройденного пути, безусловно, придали сил лидеру ленинградских коммунистов. На объединенной конференции он вступает в борьбу за право и далее занимать главный кабинет Смольного. Взвесив все плюсы и минусы отчетного периода, две трети делегатов конференции отдали свои голоса за повторное избрание Бориса Вениаминовича Гидаспова первым секретарем Ленинградского обкома КПСС.
Это был выбор мужественного человека, умеющего делать правильные выводы из допущенных ошибок, чувствующего свою огромную личную ответственность за оказанное ему доверие. Борис Вениаминович смог подняться над огульными обвинениями в консерватизме, над сложнейшими семейными проблемами, смог оставить в стороне научные интересы большого ученого, соблазн получить (и заслуженно!) звание академика союзной Академии наук.
После завершения выборов корреспондент газеты «Ленинградская правда» спросил Б. В. Гидаспова, о чем он думал, когда слушал аплодисменты в свой адрес. Приведу ответ Бориса Вениаминовича дословно: «Я радовался победе, за которую боролся, и думал о том, что, наверное, не скоро удостоюсь столь дружных аплодисментов снова. Ведь впереди — труднейшая и сложнейшая, не рассчитанная на овации работа». Когда же журналист попытался уточнить, не страшно ли ему вновь браться за этот воз, он твердо ответил: «Нет, работы и борьбы никогда не боялся и не боюсь».
Смею предположить, что таких преданных делу партии, идущих в ногу со временем партийных руководителей регионов страны, как Гидаспов, было не мало. Были они и в составе Центрального Комитета партии. Даже после проведенной Горбачевым массовой чистки на апрельском Пленуме ЦК, когда были отправлены в отставку 110 из 303 членов и кандидатов в члены ЦК и членов Центральной ревизионной комиссии.
Почему таким бойцам за подлинное обновление партии в рамках существовавшего в стране общественного строя не удалось предотвратить уже в следующем году предательство интересов коммунистов верхушкой КПСС — развал партии и государства, — объективно судить историкам. Скорее всего — будущим историкам. На страницах же этой книги с высоты Смольного делаются лишь частные заметки непосредственного участника тех перестроечных событий, подпитанного многими публикациями представителей Центра, участвовавших в перипетиях того времени с позиций Кремля и Старой площади Москвы.
Объединенная партийная конференция города и области завершила свою работу в июне 1990 года, а уже 2 июля был созван XXVIII съезд КПСС.
Делегация ленинградцев отправилась в Москву с целым пакетом предложений, базирующихся на тщательно выверенных положениях Политического заявления ленинградских коммунистов партийному съезду. В печати сообщалось, что за принятие съездом своего видения путей вывода партии и страны из кризиса делегация Ленинграда во главе с Б. В. Гидасповым «сражалась активно, сплоченно, демократично и культурно». В итоговых документах съезда — новом Уставе КПСС и Программном заявлении — «ленинградский мотив» оказался в результате достаточно ощутимым.
На съезде состоялись отчеты членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК КПСС, то есть было реализовано требование «консервативного» ноябрьского (1989 года) митинга ленинградских коммунистов. Эти отчеты подтвердили, что деятельность Центрального комитета по организации исполнения принятых решений была недостаточной (мягко сказано!). Комиссии ЦК КПСС слабо опирались на интеллектуальный потенциал партии, творчество партийных организаций. Как следствие, остались нерешенными многие поставленные XXVII съездом партии и XIX Всесоюзной партконференцией задачи, что усилило кризисные явления, обострило ситуацию в обществе и партии.
Со съезда Борис Вениаминович вернулся в новом качестве: он был избран секретарем ЦК КПСС. Но в его взгляде не ощущалось оптимизма и, пожалуй, чувства исполненного долга. Тогда, при встрече в Пулково своего руководителя, я не до конца понял причины этих ощущений. Ведь, казалось, съезд выполнил свою главную задачу — предотвратил раскол партии. КПСС оставалась реальной силой, способной противостоять деструктивным процессам, ведущим к политическому и экономическому хаосу. При этом она продолжала именоваться партией социалистического выбора и коммунистической перспективы, своей политикой отстаивающей интересы рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, всего трудового народа.
Конечно, обстановка в стране оставалась острой. Достаточно сказать, что во время съезда более чем на 100 шахтах Донбасса прошли 24-часовые забастовки, участники которых потребовали отставки председателя Совмина СССР Н. И. Рыжкова, закрытия парткомов на предприятиях и национализации имущества КПСС. И без активного влияния идей демократов- радикалов либерального толка здесь не обошлось.
К тому же съезд оставил открытым вопрос о стратегии и тактике партии, ее программных действиях в условиях перехода к рынку. А именно рынок решал, быть Советскому государству как Союзу Советских Социалистических Республик или нет. Позднее Б. В. Гидаспов неоднократно говорил о неприемлемости того, что КПСС не имеет своей концепции рынка, что разработка этой концепции оказалась только прерогативой Президентского совета и правительства. Этот факт ставил партию в незащищенное положение, отводил ей место в хвосте политических событий.
Во всех этих направлениях можно и нужно было работать, и, как нам виделось, оставалась еще надежда на достижение определенных, первоначально объявленных целей перестройки. Тогда мы не могли отдавать себе отчет в том, что XXVIII съезд станет «съездом обреченных», как его через десять лет назовут российские СМИ. И уж точно невозможно было предположить, что он станет последним в истории КПСС.
Борис Вениаминович Гидаспов, непосредственно участвовавший во всех крупных партийных и советских мероприятиях Центра, был, конечно, более информирован о положении в стране, о подлинных намерениях Горбачева и его ближайшего окружения. Мне же, занятому подготовкой бесконечной череды совместных пленумов обкома и горкома, партийных конференций, ситуация в партии представлялась очень сложной, но ощущения обреченности все же не было. Не имелось тогда и возможности заглянуть в Интернет, чтобы перед встречей с Борисом Вениаминовичем лучше понять обстановку на съезде. Сегодня, спустя более чем двадцать лет, подкрепленный имеющейся разносторонней информацией о тех событиях, я более отчетливо чувствую те борения, которые происходили в душе Бориса Вениаминовича.
Главное состояло в том, что на съезде не удалось реализовать все более утверждавшееся в партийных организациях намерение заменить Генерального секретаря ЦК во имя спасения партии и Советского государства. Кто-то из делегатов вновь поверил в «социалистические» изыски Горбачева и понадеялся на лучшее в его политике. Кто-то оказался слаб для открытого выступления и дрогнул. О делегатах радикально- демократического толка и говорить нечего.
В результате при выборах Генерального секретаря из 4683 делегатов против Горбачева проголосовало только 1116 человек. И хотя, по свидетельству заведующего общим отделом ЦК В. И. Болдина, Горбачев был потрясен итогами голосования, ибо «такого политического нокдауна не ожидал», но сумел все же на этом съезде провести все необходимые ему решения. «Генпрораб» перестройки сделал свою игру, пустив в ход свое мастерство «заговаривать зубы», свою излюбленную тактику политического противоборства по принципу «вперед — назад, потом остановиться», свои способности обращать слабости партии себе на пользу.
Таким образом Горбачев «замотал», как говорили журналисты, постановку на голосование острого предложения одного из делегатов о полной отставке ЦК во главе с Политбюро за развал работы. Используя закулисную работу с делегатами, он провел на искусственно созданную новую должность заместителя Генерального секретаря ЦК руководителя компартии Украины В. А. Ивашко, которому противостоял Е. К. Лигачев.
Генсек очень тонко использовал в своих интересах ситуацию с созданием коммунистической партии РСФСР, составлявшей около половины всей КПСС. Сначала он был решительно против образования этой структуры, но потом неожиданно дал согласие и выслушал в свой адрес очень много нелицеприятных оценок от делегатов Учредительного съезда Российской компартии. Через десять дней, когда те же делегаты от КП РСФСР прибыли на XXVIII съезд КПСС, Горбачев сумел обратить их гнев (так же как и недовольство своей политикой делегатов других политических взглядов) против своих ближайших соратников — Н. И. Рыжкова, А. Н. Яковлева, В. А. Медведева, Э. А. Шеварднадзе, Е. К. Лигачева и других членов Политбюро, с которыми начинал перестройку. Все эти руководители, критикуемые и справа и слева, впоследствии не были избраны в новый состав Политбюро. Тем самым генсек пытался усилить свою личную власть над КПСС, чтобы использовать ее в борьбе против оппозиционного российского руководства во главе с Б. Н. Ельциным.
Важно было понимать и другое. Горбачев впервые был избран первым лицом партии не на Пленуме ЦК, а на ее съезде. У него появлялась возможность еще меньше считаться с мнением Центрального комитета и Политбюро. В последнее время ключевые вопросы жизни страны итак все чаще решались не коллегиально, а в узком кругу ближайших советников генсека. Теперь же полностью обновленное Политбюро, в которое впервые в советской истории не вошли руководители государства, и вовсе было обречено на малую работоспособность, на совещательный характер своей деятельности.
Аналогичная ситуация сложилась и с Секретариатом ЦК. Его руководитель, ставленник Горбачева В. А. Ивашко, по уровню профессиональной подготовки и личным качествам не давал оснований для оптимизма в отношении возрождения былого значения этого важного коллегиального органа партии. Не способствовала мобилизации коммунистов и практически узаконенная съездом федерализация партии, провозглашение самостоятельности республиканских парторганизаций. В условиях ожесточенной политической борьбы такая «рыхлость» партийного Центра становилась самоубийственной.
Но может быть, Горбачев, лавируя на съезде между представителями консервативных и радикальных течений в партии, все же действительно искренне добивался указанных выше, в определенной мере обнадеживающих итоговых документов съезда? А если принятые решения оказались не вполне отвечающими задачам текущего момента, то, возможно, генсек также искренне заблуждался, ошибался? В настоящее время я могу твердо ответить: нет, не заблуждался, не ошибался! Более того, большинство делегатов съезда он уже и своими товарищами по партии не считал.
Передо мной лежит книга А. С. Черняева «1991 год: Дневник помощника президента СССР». Анатолий Сергеевич, пожалуй, самый близкий и верный соратник Горбачева. Он «закладывал» основные идеи в доклад генсека на XXVIII съезде КПСС, был рядом с форосским «узником» в августе 1991 года, через четыре месяца готовил «некролог» о бесславной кончине горбачевского президентства. Черняев — выходец из Международного отдела ЦК, принадлежал к привилегированной касте внутри партийной элиты, имевшей возможность непосредственно общаться с первыми руководителями партии и государства и, естественно, в той или иной степени формировать их взгляды. Из известных ныне признаний Черняева следует, что в нем самом «не было особо истовой коммунистической веры» и что в 1990 году Генеральный секретарь ЦК КПСС «перестал быть социалистом».
8 июля 1990 года Анатолий Сергеевич делает в своем дневнике такую запись:
«Идет съезд партии. Скопище обезумевших провинциалов и столичных демагогов. Настолько примитивный уровень, что воспринять что-то, кроме марксизЬма-ленинизЬма, они просто не в состоянии. Все иное для них предательство, в лучшем случае — отсутствие идеологии.
После встречи с секретарями райкомов и горкомов Горбачев сказал мне: „Шкурники. Им, кроме кормушки и власти, ничего не нужно“. Ругался матерно. Я ему: „Бросьте вы их. Вы — президент, вы же видите, что это за партия, и фактически вы заложником ее остаетесь, мальчиком для битья“.
„Знаешь, Толя, — ответил он мне, — думаешь, не вижу? Вижу… Но нельзя собаку отпускать с поводка“».
А теперь хотел бы привлечь внимание читателя еще к одной недавно увидевшей свет книге. Это, по существу, показания бывшего первого секретаря Московского горкома КПСС Ю. А. Прокофьева по вопросу: «Как убивали партию». Именно так книга и называется. Юрий Анатольевич, будучи делегатом XXVIII съезда КПСС, тоже принимал участие в упомянутом выше совещании секретарей райкомов и горкомов партии, которое состоялось, по их настоянию, в перерыве между заседаниями съезда. Он пишет, что на совещании Горбачеву стали задавать неудобные, неуютные вопросы по внутриполитическому и экономическому положению в стране. Генсек «сразу завелся», начал кричать: «Вы не понимаете идущих процессов перестройки!» Далее Прокофьев продолжает:
«Чувствовалось не просто непонимание, непринятие Горбачевым зала, а я бы даже сказал — его ненависть ко всем присутствующим, ко всему активу, который, чего таить, его не поддерживал.
И я отчетливо тогда понял, что ни актив, ни сама партия Михаилу Сергеевичу не нужны. Они мешают ему в реализации тех задач, которые он перед собой поставил».
Эти воспоминания Ю. А. Прокофьева сегодня для меня еще один шаг к пониманию причин того «пасмурного» настроения Б. В. Гидаспова, с которым он вернулся со съезда. Борис Вениаминович, безусловно, был на том совещании секретарей, и горький осадок от сложившейся на нем безрадостной атмосферы у него остался. Не исключаю и возможного «обмена мнениями» по наболевшим вопросам между лидерами московских и ленинградских коммунистов, встречи которых на мероприятиях в Москве в то время были традиционными.
К сожалению, Б. В. Гидаспов, насколько мне известно, своих мемуаров не оставил. А Юрий Анатольевич мог поделиться с ним весьма интересными фактами, о которых свидетельствует в своих воспоминаниях. О том, например, как главный идеолог КПСС А. Н. Яковлев очень «осторожно агитировал его за капиталистический способ развития на примитивных примерах виденного им в Канаде, когда он там был послом». А также о беседе с председателем КГБ СССР В. А. Крючковым, который задолго до событий 1991 года сообщил, что «у него есть абсолютно точные сведения» о том, что Яковлев завербован.
На съезде произошло еще одно значимое событие, все негативные последствия которого не сразу бросались в глаза.
12 июля председатель Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцин с главной трибуны съезда выступил с критикой партийного руководства, заявил о своем выходе из КПСС и покинул зал заседаний. А. С. Черняев пишет, что даже Горбачев недооценил значение этого демарша, рассматривая его как «логический конец» российского лидера. Кремлевский летописец приводит целый ряд поучительных аргументов в пользу того, что «такие вещи производят сильное впечатление». Это прежде всего «сигнал общественности и Советам, что можно с КПСС отныне не считаться». Это и «сигнал коммунистам: можно уже не дорожить партбилетом и оставаться на коне».
Вот примерно с такими съездовскими впечатлениями Б. В. Гидаспов возвратился в Ленинград. Конечно, он понимал: фирменный горбачевский поезд под названием «Перестройка» с советскими опознавательными знаками прошел еще одну рубежную отметку, после которой уже реально виднелся капиталистический тупик. Но не в характере Бориса Вениаминовича было опускать руки. Работы и борьбы он, как известно, не боялся.
К тому же ленинградская делегация на съезде немало сделала, чтобы страна хотя бы на ближайшую перспективу имела социалистические ориентиры.
Делегация Ленинградской партийной организации на ХХVIII съезде КПСС. 1990 г.
