О первых впечатлениях при поступлении на службу
в органы НКВД
Случилось это в городе Горьком, восстановившем не так давно свое прежнее историческое наименование - Нижний Новгород.
г. Горький. Откос. Фото 30-х годов
Следует сказать несколько слов по адресу этого полюбившегося мне старинного волжского города, где прошли молодость, и началось служение отечеству в течение более 45 лет.
Город по-своему красив той неброской красотой, характерной для мест Верхнего Поволжья. Привольно раскинувшись вдоль берегов Оки и Волги, он особенно живописен в нагорной части (Дятловы горы) на правом крутом берегу. В центре этой градостроительной композиции издалека видна красно- коричневая громада Кремля с остроконечными башнями, зубчатыми высокими стенами.
Рядом, на примыкающей к Кремлю площади имени Минина и Пожарского, застыл бронзовый великий летчик нашего времени Валерий Чкалов. Он гордо высится над родной ему Волгой, как бы нетерпеливо готовясь вновь взлететь в небо. Недалеко от него на Верхневолжской набережной, или как ее зовут горожане - «откос», расположился другой бронзовый собрат авиатора Чкалова, - автор первой в мире «мертвой петли» Петр Нестеров. Вообще говоря, Нижний был всегда богат не только своей знаменитой торговой ярмаркой, территория которой по-прежнему находится на стрелке междуречья Оки и Волги, но главным образом он известен именами горожан, много сделавших для нашей Родины в ее критические периоды, когда шел вопрос о жизни и смерти российских государства.
Мы успеем немного сказать об этом, а теперь еще чуточку внимания упомянутому нами «откосу» - красивейшему месту, с высоты которого в летние вечера открываются чудесные заволжские дали, подкрашенные нежной фиолетовой дымкой. Прямо от памятника Чкалову спускается широкая каменная лестница, все ее 450 ступеней, изящно оформленных в беломраморные одежды, ведут к волжской воде. Известная лестница в Одессе, конечно, (и пусть не обижаются на меня ревнивые одесские патриоты) уступает по многим параметрам своей младшей сестре - нижегородской. Если вновь подняться по лестнице вверх, и, полюбоваться кипучей деятельностью водников на Стрелке, плывущими караванами барж, дальними городскими районами Какавина и воспетыми историками легендарного Сормова, мы вновь очутимся на «откосе».
Там среди старинных особняков богатейшего когда-то купца Рукавишникова и современных корпусов гостиницы «Центральная» стоит неприметное внешне здание, по-своему, однако, знаменитое. В этом здании в начале 20-х годов размещалась Центральная всесоюзная исследовательская радиолаборатория (ЦВИРЛА), созданная по инициативе В. И. Ленина. В этой лаборатории работали крупнейшие ученые России того времени: М.А. Бонч-Бруевич, В.Л. Вологдин, старший механик А.Ф.Шорин, будущий изобретатель 1-го отечественного магнитофона «Шоринофон», и многие другие видные ученые и техники. Цвирла была единственным в то время, поставщиком электронных ламп. В 1922 году лаборатория разработала радиотелефонный передатчик для Москвы, а также – машину высокой частоты, громкоговорящий телефон и др.
г. Горький. Центральная всесоюзная исследовательская радиолаборатория(здание справа). Фото 30-х гг.
Таким образом, г. Горький сыграл важную роль в становлении такой «архиважной» (по выражению В. Ленина) новой науки - радио.
Нельзя при этом не вспомнить и имя первого советского радиолюбителя -коротковолновика горьковчанина Федора Лбова, его позывные: Р1ФЛ - Россия Первая Федор Лбов.
Вот в этом историческом здании ЦВИРЛА и располагается впоследствии Радиотехникум, где я учился в 1935 - 39-х г.г. В техникуме тогда еще работали свидетели успехов ученых - радистов. Старый математик Гаврила Гаврилович Гардинов не раз рассказывал нам о своей работе и встречах с учеными.
Мы, студенты, старались невольно воспринимать дух и традиции того героического времени в процессе учебы и на заводской практике, не ведая, что скоро самим придется хлебнуть лиха, когда начнется Великая Отечественная. После окончания техникума работал на военном заводе им. Ленина в качестве регулировщика радиопередатчиков для первых в Красной Армии танков связи на машинах «БТ-7» (заводской шифр заказа «Днепр»). Эти быстроходные танки того времени, помню, с удовольствием не раз смотрел в кинофильме «Трактористы». Однако главная работа была на другом заказе военпреда - мощных (500 ватт) аэродромных радиостанций для связи штаба фронта («РАФ», заводской шифр «Волга»).
Работали тогда с большим напряжением, не считаясь со временем: «Мощные рации требуются срочно и на Запад, и на Восток», - как говорило нам руководство.
На заводе я познакомился со старшим техником А.Г. Ковалевым, который имел опыт работы в органах НКВД и сыграл решающую роль в оформлении моего тогда еще неосмысленного полностью решения работать там же. До встречи с Ковалевым я неполно представлял себе функции «ока государева». Помню в этой связи такой эпизод.
Во время учебы в техникуме практические работы по курсу «радиопередающие устройства» велись на открытых радиосхемах, смонтированных на лабораторных столах -стеллажах. Мы должны были самостоятельно настраивать передатчики, добиваясь максимальной отдачи энергии в антенну, приемлемой глубины модуляции и пр. Прослушивание результатов этой работы велось тут же на приемнике «СВД-9». Необходимо было во время радиосеанса следовать безукоснительно наставлениям преподавателя о соблюдении дисциплины в радио эфире. Но кто нас мог тогда осудить за некоторые вольности, ведь «мы были молодыми и чушь прекрасную несли». Стоило лишь преподавателю ненадолго отлучиться из аудитории, как мы вели себя вольно, можно сказать, непринужденно. Например, начало радиопередачи объявлялось так: «Внимание! Говорит радиотехникум. Выступает заслуженная артистка техникума Манечка Савкова с цыганскими романсами», - и так далее. Сколько радости мы испытывали, слушая свои концерты самодеятельности.
Но вот однажды у нас появились двое военных ...
Запомнились, прежде всего, их форменные фуражки с васильковым верхом и малиновым околышем ... НКВД!
Помню, как суетился вокруг этих людей наш вконец расстроенный преподаватель. С тех пор раз и навсегда прекратились вольные радио сеансы.
Оформление мое на службу явно затягивалось, прошел уже год с тех пор, как я написал заявление и заполнил очень объемную анкету, и это несмотря на то, что у моих родителей была безупречная биография.
Но случилось неожиданное: грянул 1941 год.
Период Великой отечественной войны
8 июля 1941 года я переступил порог скромной комнаты на 2-м этаже 4-этажного типового административного здания на улице, носившей имя одного из первых нижегородских чекистов Я.З. Воробьева. Конечно, мои первые впечатления были яркими и глубокими. Ведь речь шла не только о секретности увиденного и услышанного, - с этим мне приходилось иметь дело на заводе, теперь же довелось узнать о новом понятии – конспирации.
Круг вопросов оперативно-технического характера, которые были вменены мне в обязанность, представлялся широким: прокладка спецлиний связи, оборудование скрытой сигнализацией квартир, где жили разоблаченные агенты Абвера, перевербованные чекистами сразу после захвата во время парашютной выброски. Эти люди участвовали в радиоиграх с фашистской разведкой и ожидали очередных связников.
Приходилось вести также техническое обслуживание учебного процесса на одной из конспиративных квартир, где готовились агенты-радисты для партизанских отрядов.
Запомнились две неожиданные встречи с моими бывшими сокурсниками из техникума - Шурой Мороз и Геннадием Белоусовым. Первая работала потом в отряде легендарного командира партизанского отряда Героя Советского Союза
Д. Медведева на Западной Украине. Он написал книгу «Это было под Ровно». Там, в отряде Шура и нашла свое счастье – стала женой командира разведки отряда Саргасяна. Сын их впоследствии был убит в Афганистане.
Геннадий Белоусов
Трагична была судьба Г. Белоусова.
Мой первый начальник А.И. Матов рассказал нам, молодым, о мужестве Белоусова в свои последние минуты перед гибелью. Он был заброшен в леса Белоруссии и вместе с отрядом партизан попал в окружение. До конца отстреливался из «ТТ» от наседавших эсэсовцев, после уничтожения рации «Север» и шифров последний патрон оставил для себя. Геннадий был единственным сыном у матери, жил в городе Городец, недалеко от Горького (ныне Чкаловск).
Среди друзей это была первая потеря, число их, к сожалению, быстро увеличилось. Все они остались навечно в моей памяти молодыми и веселыми парнями...
А служба моя продолжалась, и вскоре я получил аттестацию,- мне было присвоено спец. звание «сержант госбезопасности» (два «кубаря» в петлице), что по меркам армейским означало - «лейтенант». Позднее, когда в Наркомате обороны перешли от «кубиков», «шпал», «ромбов» к погонам, мне присвоили звание «мл.лейтенант» : не хватило нескольких месяцев в послужном списке до очередного звания.
Следует коротко рассказать и о буднях трудового города, оказавшегося в трудную осень 1941 года прифронтовым городом.
В начале июля, когда я уже ушел с завода, днем над городом появился низколетящий «Юнкерс» и беспрепятственно сбросил две 500 кг бомбы. Одна из них взорвалась на территории завода «Двигатель революции» (он располагался за Окой), другая угодила в мой родной радиозавод, находящийся на противоположном берегу. Потери оказались страшными: на заводе еще находилась утренняя смена рабочих, но уже пришла и вечерняя.
Разрушены несколько старых кирпичных цехов, под развалинами погибли все руководители завода, находившиеся в подвальном помещении Штаба противовоздушной обороны. Понесенный тяжелый урон можно объяснить тем, что фашистские стервятники слишком хорошо знали объект бомбардировки, завод принадлежал фирме «Симменс и Гальске».
Однако наиболее жестокие планомерные воздушные налеты фашисткой авиации на город еще были впереди.
За время войны на город было совершено 43 авианалета, из них 26 ночных.
Только в июне 1943 года фашисты совершили 10 массированных ночных налетов. Почти каждую ночь выли сирены, и слышался грохот разрывов на территории автозавода, небо полосовали лучи прожекторов и вспышки противозенитной артиллерии. Воздушные налеты прекратились лишь после освобождения нашими войсками города Орла, откуда и летали стервятники Геринга.
Можно понять, почему усиленное внимание врага привлекал город Горький с его насыщенным военно-промышленным потенциалом, превратившийся, по существу, в начальный период войны в один из главных арсеналов страны. Ведь основные военные предприятия Ленинграда, Москвы, Воронежа, Тулы и др. городов перебазировались на Восток.
А город жил, боролся и продолжал давать фронту тысячи «сормовских» знаменитых «тридцать-четверок» ( кстати, 1-й танк был изготовлен в России в 1920 году именно в Сормове).
В 1942 году завод «Красное Сормово» по сравнению с 1941 годом утроило выпуск танков, и в знак признательности Родины и поныне на заводском дворе гордо высится на постаменте «Т-34», первым ворвавшимся в Берлин. Завод выпускал также подлодки, гвардейские минометы и многое другое.
Сормовские рабочие «не смыкали очей у мартенов», достойно хранили семейные заводские традиции, берегли свою честь. Вспоминается в связи с этим следующий эпизод. Лето 1942 года, тяжелейшая обстановка на фронтах, особенно в районе Сталинграда. В одном из цехов завода лектор ЦК партии говорит с рабочими об этом, пытается ответить на острые вопросы, старается убедить слушателей, что правительство делает все возможное, чтобы защитить город на Волге. Говорит о моряках с Тихого океана, войсках НКВД, направленных сюда. На свою беду, как оказалось, лектор, обращаясь к рабочим, называл их «товарищи сормовцы». Слушатели – ревнивые патриоты своей рабочей истории терпели, но, наконец, не выдержали. Встает во весь свой огромный рост кузнец со своим неизменным прожженным насквозь фартуком, и громовым голосом вещает на весь цех: «Не сормовцы, а сормовичи». Лектор сконфужен, слушатели аплодируют кузнецу.
Теперь о другом заводе в районе Сормово, он называется «Новое Сормово». Этот завод под руководством Героя Социалистического труда А.С.Еляна изготовил за годы войны 100 000 пушек (!). Это были те самые знаменитые пушки Героя Социалистического труда Генерала В.Г.Грабина. В 1949 году завод «Красное Сормово» тожественно отметил 100-летний юбилей, который праздновала вся страна.
Горьковский композитор Б.А.Мокроусов написал песню на слова поэта Е.А.Долматовского «Сормовская лирическая», она на долгие годы стала любимой.
Добавим к сказанному, что в 1957 году завод «Красное Сормово» построил и спустил на воду первый в стране скоростной теплоход на подводных крыльях «Ракета» (главный конструктор Р.Е. Алексеев).
Автозавод им. В.М.Молотова тогда, конечно, не выпускал «Волги», «Соболи», «Газели», о которых мы так много знаем сейчас, не дошла еще очередь и до «Победы». А сходили с конвейера тогда бронемашины, легкие танки, штабные машины «М-1» и те самые легендарные полуторки-грузовики, возившие солдат, грузы, снаряды по фронтовым дорогам, на которых шофера «не страшились бомбежек любых». Да, именно эти полуторки воспеты в песнях солдат-водителей, и это они стояли в стране на пьедесталах.
Знаменитая полуторка Горьковского автозавода
Можно еще множить перечень предприятий города и области, сельскохозяйственных коллективов, обеспечивавших нашу армию всем необходимым на войне.
Низкий поклон нужно принести нашим труженикам тыла. И нижегородские чекисты не допустили за время войны ни одной диверсии врага на объектах промышленности.
Однако пора возвратиться в своих воспоминаниях к основной работе по «техническому проникновению к противнику».
Мне было 22 года, когда я впервые увидел (услышал) звериный оскал врага в обличье «верного союзника». Дело было так.
В Горький приехала на несколько дней делегация военных советников одного из европейских государств. Гости прибыли из Архангельска, порт которого, как известно, принимал основной поток грузов по лендлизу. Военные союзники начали свой визит с активных поездок, носивших явный разведывательный характер, в районы расположения важных оборонных объектов. Внимание их привлек и завод № 21, где в свое время был освоен серийный выпуск истребителей И-16, хорошо себя показавших в небе Испании и Китая в конце 30-х годов (главный конструктор Поликарпов). В 1942 году на заводе началось массовое производство новых быстрокрылых машин (главный конструктор С. Лавочкин). Это были те самые истребители «ЛА-5», появление которых в воздухе всегда сопровождалось своевременным уведомлением немецких летчиков, находящихся в полете, о грозящей им опасности. Тогда фашистские наземные посты нервно кричали: «Ахтунг. «Ла-фюнф», «Ла-фюнф»!!!»
Естественно, что делегация, возглавляемая полковником Джеймсом Ховардом, находилась в зоне оперативно-технического внимания. Среди участников процесса наблюдения находился и я. В частности, мне пришлось работать с добытым в городском Радиокомитете аппаратом звукозаписи «Шоринофон» (своей специальной, транспортабельной аппаратуры у нас на вооружении тогда не было). В процессе работы с этим патефонного типа аппаратом я невольно приобщился к содержанию некоторых записей на целлюлозных дисках в интерпретации переводчика С. Смирновой. Этот воспринятый материал для меня мог сравниться, видимо, с эффектом разорвавшейся бомбы.
Судите сами, в один из самых тяжелых кровопролитных периодов войны для нашего государства господа «союзники» цинично строили планы окончательного разгрома СССР и послевоенного мирового устройства на англо-американский вкус.
Иностранные гости, нисколько не стесняясь, советовались, как лучше развернуть разведывательные акции, используя свои льготные союзнические преимущества.
Эти и другие подобные откровения тогда, в 1942 году, казались чудовищными, хотя позже я неоднократно убеждался в лицемерии и лжи некоторых наших так называемых союзников по совместной борьбе с фашизмом.
Особую неприязнь вызывало и то, что названные господа буквально купались в роскоши, заказывали в ресторане гостиницы «Интурист» самые изысканные кушанья и сладости, которые к нашему полуголодному удивлению еще, оказывается, могли находиться у нас в стране, затянувшей свой пояс до предела.
Материалы нашего наблюдения, добытые с таким трудом, руководство Управления срочно направило в центр, а мы испытали чувство большого удовлетворения от своего участия в деле, которому служили.
Продолжая наш разговор о повседневной, рутинной работе в области "технического проникновения к противнику", следует упомянуть, что эта работа в 40-ые годы была в самом начале своего пути. Каких-либо подробных инструкций и наставлений по этому поводу не существовало. Помню лишь несколько фраз из одного документа, датированного 1940 годом, где содержалась попытка как-то регламентировать эти мероприятия.
Там, например, говорилось, что «оборудование объекта должно производиться так, чтобы исключить возможность произвольного снятия используемой техники без значительных физических усилий и без применения инструментария».
Мой наставник А.Г. Ковалев также не имел большого опыта в оборудовании, поэтому приходилось действовать методом проб и ошибок. Естественно предположить, что приобретение соответствующих умений и навыков, видимо, не могло быть слишком разным и в «почерке» наших коллег-противников. Ниже приводятся наиболее любопытные воспоминания на сей счет сотрудника ЦРУ США Ф. Эйджи - «За кулисами ЦРУ» (Дневник сотрудника американской разведки. Воениздат, 1979).
Вот некоторые выдержки из этой книги.
... Установка подслушивающих устройств часто требует сверления отверстий в стене, полу или потолке для чего создано большое количество сверл, в том числе с алмазными наконечниками. Однако, не имеющим опыта, сверление не рекомендуется. Даже опытные специалисты из Отдела оперативной техники допускали непоправимые ошибки и высверливали слишком заметные отверстия. Сверление отверстий нужных размеров для подобных целей требует точного расчета и огромного терпения. Отдел оперативной техники располагает специальными сумками с набором алебастра и красок для маскировки подслушивающих средств. Сюда входит быстросохнущий алебастр, около 50-ти цветных пластинок с формулами для их смешивания, чтобы получить нужный колер, плюс быстросохнущие краски без запаха (с. 101).
На стр. 175-176 содержатся подробности провала при установке техники подслушивания в новом здании чехословацкой миссии в городе Кито (Эквадор). Причина провала - обнаружение процесса оборудования сторожами - индейцами, спавшими в этом здании.
На стр. 231-232 рассказывается о подготовке оборудования техникой квартиры одного из помощников главного руководителя коммунистической партии Эквадора, находившегося в тот момент с визитом на Кубе. Эта запись заслуживает более подробного изложения. «Оборудование велось из комнаты доверенного лица Д., прикрывавшего операцию. Его комната была расположена по отношению к объектовому помещению этажом выше. По словам автора записок, Д. Очень нервничал все это время, боялся человека, присматривающего за домом (он тоже был коммунистом).
... Хотя я его и заверил, что мы будем работать тихо, когда мы с Ларри Мартином (второй сотрудник из Отдела оперативной техники) поднимали половицы, гвозди издали такой скрежет, что Д. Чуть не хватил сердечный приступ.
То же самое произошло, когда мы заколачивали гвозди в досках и плинтусе на старых местах, но к счастью смотритель за зданием не придал никакого значения этому шуму, - во всяком случае, так показалось нашему Д...»
Когда читаешь этот дневник сотрудника ЦРУ, то с профессиональной точки зрения воздаешь должное с одной стороны технической вооруженности американской спецслужбы средствами маскировки следов применения спецтехники. С другой стороны, вызывает удивление некоторая деталь процесса (заколачивание гвоздей в строительные конструкции). Этот примитивизм у нас не имел места, так как наши умельцы – «технари» быстро создали ряд приспособлений, позволявших производить «гвоздодерную» операцию без шума.
В дневнике имеется запись от 1-ого октября 1965 г. Место действия г. Монтевидео, где устанавливалась радиоаппаратура в квартире советского дипломата. Указывается, что один передатчик вмонтирован в кровать, другой - в софу. Батареи электропитания рассчитаны на срок 6 месяцев, но, учитывая, что управление передатчиками ведется с помощью радиосигнала, срок беспрерывной работы всего устройства будет значительно увеличен.
Заслуживает внимания и более ранняя запись, где упоминаются алмазные сверла. Пояснение к применению этого специнструмента для проходки железобетонных строительных конструкций мы можем найти в книге советского писателя С.С. Смирнова «Поездка на Кубу» (Москва, 1962):
«Министр обороны Кубы Рауль Кастро как-то рассказал нам любопытную историю об одной неудавшейся акции американской разведки на Кубе.
В 1960 году в одном из высотных зданий Гаваны разместилась на нескольких этажах контора китайского телеграфного агентства «Синьхуа». И тотчас же верхние этажи того же дома были арендованы представительством какой-то североамериканской фирмы. Хотя при этом тщательно имитировалась вполне деловая обстановка, кубинская контрразведка уже знала, что поселившиеся тут «бизнесмены» числятся по ведомству Аллена Даллеса, и их планы не вызывали сомнений.
Продолжая пристально наблюдать за деятельностью «фирмы», работники контрразведки предупредили китайских товарищей, что все их разговоры, вероятно, подслушивают. Китайцы реагировали на это - по-своему — сменяясь по очереди, стали читать вслух в этих помещениях сочинения Мао Цзе-дуна.
Прошло несколько дней, и неожиданно нагрянувшие сотрудники кубинской контрразведки накрыли псевдобизнесменов с поличным. Работа парней Даллеса была в полном разгаре. Полы в комнатах, находившиеся над агентством «Синьхуа», были подняты или просверлены, причем применялись для этого особые, совершенно бесшумные инструменты, доставленные из США. Во многих местах в полу разведчики успели установить микрофоны тончайшей чувствительности, которые выходили наружу в виде неразличимого иголочного острия. Когда проверили захваченные вместе с аппаратами для подслушивания пленки, где уже было записано то, что происходило в комнатах, занятых китайцами, оказалось, что микрофоны чутко регистрировали буквально все, вплоть до звуков зевков и шепота ...»
В этом небезынтересном отрывке из книги писателя, прославившегося, прежде всего успешными поисками героев Великой Отечественной войны (см., например, «Брестская крепость»), если вы обратили внимание, есть слова «доставленный из США совершенно бесшумный инструмент». Такой инструмент, правда, не совершенно бесшумный, а также сверла с наконечниками из искусственных алмазов нам ведомы. Дело в том, что воспоминания Ф. Эйджи относятся к началу 60-ых годов XX века (в это время я служил уже в Ленинграде). Поэтому сравнивать некоторые достижения ЦРУ в области технического проникновения с описываемым мною горьковским периодом начала 40-х годов было бы контрпродуктивно. Когда я буду писать о работе в Ленинграде, то можно сделать определенный вывод об уровне и наших достижений.
А пока продолжим рассказ о времени, когда еще эра железобетона в городском градостроительстве у нас не наступила. Тем не менее, и обработка деревянных конструкций доставляла нам немало хлопот, - эта постоянная, рутинная работа подчас создавала остроконфликтные ситуации, характерные при методе «тихой сапы». Так, на одном из объектов возникла угроза со стороны соседей из нижней квартиры непременно посетить нас в самое неподходящее время (у нас паркетный пол был вскрыт). Выручила нас хозяйка комнаты, где мы находились, (она стирала белье на кухне) и сказала пришедшей женщине, что кроме нее дома никого нет. При этом выяснилось, что соседей обеспокоили, видите ли, «мыши, которые прогрызают штукатурку»(!) На том дело и кончилось. В другом случае нас уже по-настоящему напугали сами грызуны.
Дело было так. При оборудовании одной квартиры не удалось в полной мере «вписаться» в оптимальное положение внутри строительной конструкции, что создавало определенный риск изъятия прибора подозреваемым. Тем более, что вскоре обнаружилось какое-то подозрительное движение в непосредственной близости от нашей спецтехники.
Тогда я поручил своему сотруднику Н.Ф. Патраболову непрерывно наблюдать за ситуацией с помощью аппаратуры, а сам ухватился за идущий от прибора кабель, чтобы при малейшей опасности вытащить все в комнату. Мы оба, конечно, помнили, что изъятие подозреваемым нашей техники грозило нам крупной административно-служебной неприятностью. Ждем, слушаем ... . Время тянется мучительно медленно, но я все время гляжу на Николая (у него на ушах телефон — он не слышит меня), чтобы вовремя обнаружить на его лице индикаторы опасности. Вдруг ... смотрю и не верю глазам: его лицо лучится радостью, он показывает мне большой палец правой руки! Он услышал мышиный писк и возню грызунов, создававших помехи - все страхи исчезли.
Однако были у нас и другие проблемы.
Имевшаяся на вооружении переносная спецаппаратура «Л-128» (шифр Ленинградской радио батареи) питалась от обычной городской сети переменного тока, но схема смонтирована на металлических лампах, накал которых нуждается в значительном потреблении энергии. А в условиях военного времени перебои с электроснабжением города явление не редкое. Потребовалось резервное питание, но находившиеся в нашем распоряжении элементы для питания накала ламп не обеспечивали длительной эксплуатации. Лучшим вариантом оказалось использование вместо элементов «3-С» аккумулятора НКН-60 (накальный кадмиево-никелевый емкостью 60 ампер/часов). Его применяли на заводе им. Ленина в автофургонных радиостанциях, однако, он был очень тяжел. Нам удалось ухитриться и засунуть его в чемодан средних размеров, но сейчас даже трудно себе представить, как удавалось нести его мимо дежурного администратора и дежурных горничных на этажах в гостиницах, сохраняя изо всех сил на лице полуприятную улыбку и молодцеватую походку.
Забегая вперед, скажем, что выход из подобной ситуации был найден более удачно ленинградскими «технарями». В блокаду сотрудникам ОТО приходилось работать в замерзших квартирах, оставленных жильцами по причинам эвакуации или просто смерти. Тогда экономичный по энергопотреблению аппарат был совершенно необходим.
Петелин Матвей Федорович,
работавший ранее в охране С.М.Кирова
И вот старший инженер отдела М.Ф. Петелин создает, а сотрудники радиолаборатории изготавливают спецаппараты «П-1». Они верно прослужили все годы войны. Кстати, в упомянутой радиолаборатории, которая большей частью была эвакуирована в г. Свердловск, разработали и выпустили серию партизанских радиостанций «Белка» (завод им. Козицкого в Ленинграде выпустил для этих целей рацию «Север»).
Сама же лаборатория прославилась в довоенные 30-е годы разработкой радиостанции для 1-ой дрейфующей в Арктике советской экспедиции И.Д.Папанина.
Но о славных делах «технарей» УМГБ Ленинградской области речь еще впереди.
Помимо основной оперативно-технической работы приходилось, с учетом особенностей сложившейся обстановки в Горьком и области, принимать участие в различных розыскных мероприятиях, проводившихся Управлением. Запомнилась, например, поездка в составе 2-ой резервной лыжной группы сотрудников оперативных подразделений по блокированию 4-х парашютистов - власовцев, сброшенных зимой 1942 года в Семеновские леса. Это один из самых глухих районов области на реке Керженец, где еще с XVII века скрывались от царских гонений староверы — кержаки. Сразу же оговорюсь, что сам захват парашютистов прошел без нашего участия: все было четко исполнено 1-ой опергруппой под руководством майора Чиженкова. Однако сама ночная поездка в затерянную и полузасыпанную снегом деревушку запомнилась. Так же, как и мое первое присутствие на допросе одного из власовских разведчиков.
Осталась в памяти и другая операция, как теперь говорят, «по зачистке». Это произошло в 1941 году в районе пригородного поселка г. Павлова-на-Оке. Город известен давно, как межкраевой центр изготовления метизов (ножи, вилки и прочее), и впоследствии там выпускались автобусы «ПАЗ». Необходимость проведения операции была обусловлена получением оперативных данных о появлении в поселке известных подозрительных лиц.
Поселок был заранее условно разбит на секторы, в каждом из которых должна была действовать опергруппа курсантов межкраевой школы УНКВД во главе с сотрудником Управления. Операция началась глубокой ночью. Мы энергично будили жителей, осматривали жилье и хозяйственные помещения, проверяли документы. На улице обязательно выставлялись несколько постов-секретов на случай бегства кого-либо из домов, садов и огородов. Операция в целом оказалась безрезультатной, но до сих пор, кажется, не могу избавиться от чувства смущения, когда в глухую полночь мы бесцеремонно входили в дома, опрашивали их жителей, досматривали жилье ...
Когда-то я где-то прочитал в книге о поведении царских полицейских в неких подобных условиях. Там один из них извинялся за свои действия, произнося лишь одно слово: «служба», - этим словом воспользовался и я тогда.
