Спецкомандировки в составе оперативных групп
в 1943-1944 гг.
Эти командировки явились значительным событием в моей жизни в годы войны, все они совершались в южные районы страны сразу после их освобождения нашими войсками от немецких оккупантов. Первая из поездок была связана с депортацией населения Карачаево-Черкессии, затем Калмыкии, Чечни и Крыма. Признаться, я далеко не сразу решился на публикацию именно этой части воспоминаний: слишком много проклятий звучало и звучит до сих пор в адрес и руководителей советского правительства — организаторов упомянутых принудительных выселений многих сотен тысяч людей из родных мест в суровый северный Казахстан, — и самих участников этих карательно-превентивных акций, многих десятков тысяч сотрудников НКВД.
Около 60 лет минуло с тех пор, по по-прежнему кровоточат душевные раны народов Северного Кавказа, Крыма, Калмыкии. Наблюдаются предельно эмоциональные выступления и в СМИ, и в ГосДуме, на митингах, собраниях. Особенно активно предают депортации анафеме различные наши и не наши «правозащитники».
Но вот что любопытно: никто ранее не представлял слова - не в свою защиту, а просто для некоторых разъяснений и уточнений,- самим участникам упомянутых чекистско-войсковых операций.
Да, и войсковых тоже, - ибо войск НКВД (например, знаком мне 29-й Кавполк НКВД, действовавший в Калмыкии) катастрофически не хватало. Приходилось командованию снимать с фронта отдельные стрелковые части и перемещать их, например, в Чечено-Ингушскую республику, население которой тогда насчитывало 700 000 человек. В опергруппе из Горького, где находился и я, в ауле Таузен Веденского района Чечни действовала, например, стрелковая рота, снятая с Калининского фронта.
Мне довелось выполнять задания командования с командиром отделения этой роты мл. лейтенантом Кулагиным. Любопытно было бы узнать (если он жив) у него, считают ли себя он и его солдаты виновными в акте депортации, они ведь не из НКВД. Кстати, аул Таузен расположен рядом со знаменитым в истории русско-кавказских войн 19 века аулом Мах-Кети, куда в свое время приезжал герой повести Л.Н. Толстого Хаджи Мурат. Упомянутый аул и в настоящее время известен по сводкам командования федеральных сил во время продолжающейся контртеррористической операции.
Еще раз заявляю, что никоим образом не могу оправдывать то, что происходило в районах депортации. Но это была вынужденная ответная и жестокая мера государства, находящегося на грани жизни и смерти, карательная мера по отношению к бандитам, мародерам, участникам открытого вооруженного сопротивления советской власти.
Необходимость же поголовного выселения стариков, женщин, детей, живших в горных районах Чечни и некоторых других местах Кавказа, обосновывалась тем, что только в этом случае подрывалась база потенциальной партизанской войны.
Наша опергруппа, вынужденная вести предварительное сселение людей, живущих сезонно на дальних горных кошарах в аулы, наглядно убедилась в необходимости реализации именно таких решительных мер.
Сама большая депортационная операция, как нам тогда представлялось, была проведена на высоком профессиональном уровне, без всяких людских потерь с обеих сторон. Был обеспечен оптимальный поток транспортных средств (автомобили «Студебеккер»), поступающих по лендлизу из Ирана. Автомашины прямым ходом целенаправленно шли в аулы, где совершалась погрузка людей, и затем доставляли их на железнодорожную станцию в Грозный, где заранее было подготовлено 260 эшелонов. В то время у нас не было информации о трудностях, лишениях и потерях людей во время их железнодорожной перевозки, об этом сейчас с запозданием приходится только сожалеть. Конечно, отчасти это можно, видимо, объяснить масштабами депортации, экстремальной военной обстановкой в стране.
Что касается действий сотрудников НКВД в аулах, то, насколько я знаю от участников опергрупп из Архангельска, Тбилиси, Еревана и других городов, с которыми нам пришлось общаться, никому из них не были известны факты недостойного поведения офицеров НКВД.
Друзья познаются в беде, - так гласит известная поговорка. Как же вели себя во время большой военной беды, постигшей страну, некоторые народности Кавказа? Большинство из них проявили лояльность но отношению к советской власти: жители многоязычного Дагестана, Черкесии, Адыгеи, кабардинцы, осетины и другие. Но известно вместе с тем радушие карачаевцев, чеченцев и ингушей, встретивших группу полковника Реккенгерта, десантированную фашистами. Известны и «подвиги» абреков, оседлавших один из главных перевалов, через который шли военные грузы, и нападавших на отдельные отставшие от своих походных колонн автомашины. Сколько их, ограбленных, навечно успокоились в горных ущельях? Известны многие другие факты полицейского сотрудничества местных жителей с горными фашистскими егерями, штурмовавшими Приэльбрусье, - у них были надежные проводники из балкарцев.
Невозможно в рамках этих кратких воспоминаний перечислить подробно все преступления, совершенные на Кавказе, в Крыму, в Калмыкии представителями местного населения, которому вообще неизвестно, что такое Движение сопротивления врагу в годы войны.
Нас, сотрудников НКВД, прибывших в Чечню, поразило, например, наличие огромного количества здоровых мужчин в ауле Таузен, которые праздно шатались, занимались любимым занятием - стругали кинжалом деревянные палочки. И это в тот самый момент, когда в центральной России и повсюду - на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, в деревнях и селах оставались лишь старики, женщины и дети, взвалившие на себя тяжелейшее сельскохозяйственное бремя, пока мужчины были на фронте!
О преступлениях на Кавказе, в Калмыкии и Крыму многое известно из материалов «Чрезвычайной правительственной комиссии по расследованию злодеяний немецких фашистов на территории СССР в период Великой Отечественной войны». Кое-что из этих материалов нам было известно со слов члена этой комиссии сотрудника НКВД
С. Меренкова, находившегося постоянно в ауле Таузен. Мне, как заместителю начальника сектора, приходилось неоднократно обращаться к нему за помощью. В частности, когда возникла необходимость изготовить план аула, нужна была верховая лошадь, чтобы объехать чрезвычайно разбросанный по реке Таузен. С этой просьбой я пришел к С. Меренкову. У него в этот момент находилась группа так называемых партизан, о которых он просто сообщил, что в действительности это бандиты. У этих «партизан» была лошадь, что и помогло мне решить задачу.
Современные «правозащитники» настойчиво твердят с экранов телевизоров, что ранее репрессированные народы являются жертвами сталинского режима. Однако при этом следовало бы учитывать и тот непреложный факт, кто нанес кинжалом удар в спину воюющей с ненавистным врагом России. Нужно было бы также, видимо, учитывать и фактор инструктажа, даваемого участникам опергрупп в процессе подготовки к началу операции. Но об этом скажу чуть позже, а сейчас несколько строк о выезде нашей опергруппы из Астрахани в Калмыкию в декабре 1943 года.
Нам предстоял 500 километровый марш на «студебеккерах» по бесснежным, но жутко холодным и пустынным калмыцким степям, где взору представляется только небо и степной простор, да иногда видишь, как ветер гонит колючки в виде шара («перекати-поле»).
Мы не встретили на пути ни одного поселения, уже ночью приехали прямо в пункт назначения, райцентр Яшкуль. Разместили нас в здании бывшей школы, которая имела нежилой вид. Правда, остались следы некоторой ее подготовки к нашему прибытию (заколочены досками пустые оконные проемы, настелена на полу солома). Но помещение не топленное ....
Как вспомню сейчас, как было там холодно ночью для сотни человек, насквозь промерзших до этого под брезентовыми тентами «студебеккеров» в дороге!
Кстати, в Астрахани было тоже холодно, размещены мы были в бараках, где ранее содержались пленные немцы из-под Сталинграда.
Но возвращаюсь к инструктажу опергруппы в Астрахани, который провел начальник местного Управления НКВД полковник Галкин.
И вот что он нам сообщил.
После ухода фашистов из Калмыкии в ее степных районах начали регистрироваться многочисленные случаи подрыва людей и скота на оставленных немцами минах. По просьбе руководителей Республики был введен отряд саперов в количестве 40 человек, имевших первоочередную задачу - разминирование основных дорог к поселениям и пастбищам. Однако вскоре этот отряд был зверски уничтожен в степи бандой.
Запомнилась и другая часть наставления по поводу мер задержания так называемых легализованных бандитов. Да, именно с ними пришлось дело иметь, прежде чем начать саму операцию по депортации. Нам было сказано, что во время блокирования дома бандита нужно, прежде всего, надежно охранять конюшню: если калмык окажется на коне, то он становится недосягаемым, что называется, как ветер в степи.
При этом добавлялось, что пьяного калмыка невозможно стащить с коня. Мы учли эти советы, памятуя, что калмыки прекрасные наездники, как и их предки- кочевники, рождались и умирали в седле.
Многие из моих товарищей в опергруппах за участие в спецкомандировках были отмечены государственными наградами, которые, правда, во времена Н.С. Хрущева были отобраны. Я был награжден нагрудным знаком «Заслуженный работник НКВД», которым горжусь и поныне, и тепло вспоминаю своих товарищей, мужественно и достойно выполнивших свой служебный долг.
Особо памятной была для меня последняя спец. командировка в Крым, о которой уместно рассказать подробнее.
Я был вынужден задержаться в Горьком, когда отправляли эшелон с опергруппой для участия в депортации крымских татар, и прибыл в Симферополь отдельно в начале мая 1944 года.
Именно в этом городе мы испытали последний воздушный налет фашистской авиации.
Незабываемым оказался день 6 мая, когда утром мы увидели, что на стенах домов, на асфальте дорог, словом, везде, где только что-то можно написать, появились огромные лозунги: «Севастополь - наш»!!! Ликование по случаю взятия штурмом этой легендарной военно-морской крепости и прекрасного города было действительно всенародным. Симферополь еще хранил следы только что покинувших город фашистов. На главной улице им. Ленина еще цела была табличка-указатель: «Хаупт-штрассе». Правда, совсем рядом остались и другие указатели: «Гоголь-штрассе» и «Пушкин-штрассе».
Выше я уже сказал, что прибыл в Крым, ожидая участия в депортации, а судьба распорядилась иначе: я был прикомандирован ко 2 отделу Управления НКВД по Крымской области в качестве стажера (подразделения опер.техники тогда там еще не было создано). Пришлось мне впервые познать вкус первичной оперативной работы. Это было очень интересно, тем более, если учесть специфические условия оперативной обстановки в городе, только что освобожденном от фашистов. Именно в этих условиях было возможным такое, о чем я хочу рассказать.
Однажды я шел с каким-то поручением по улице Ленина и вдруг был остановлен женщиной, спросившей меня, являюсь ли я сотрудников НКВД (новое наименование — НКГБ). Убедившись в этом, женщина кратко сообщает следующее. Только что в помещении Гороно, которое находилось в нескольких шагах от места нашей беседы, ей встретилась учительница, в которой она опознала переводчицу гестапо, принимавшую участие в казни партизанки. Идем в Гороно, и там действительно оказывается эта предательница, которую вместе со свидетельницей сопровождаю в Управление.
Трижды мне поручали самостоятельно вести допросы подозреваемых, в том числе и в помещении городского следственного изолятора. В общем, я был благодарен судьбе, что оказался в оперативном отделе, где приобрел некоторый опыт работы, пригодившийся в дальнейшем. Через 2 месяца после окончания срока командировки уезжали мы вместе с двумя следователями из Тулы домой.
Пассажирские поезда до Харькова еще не ходили, а потому добирались на попутном эшелоне с частью Кубанского казачьего корпуса, который перебрасывался на 2-ой Украинский фронт. До сих пор не могу забыть этих молодых веселых парней, радушно нас принявших и потеснившихся на открытой платформе, где стояла родная горьковская полуторка, под которой мы и разместились.
Однако недаром говорят, что у войны не женское лицо. Врезался в память такой трагический эпизод. Один из находящихся в соседнем вагоне коноводов (8 лошадей, 40 человек) во время чистки винтовки нечаянно произвел выстрел. Пуля прошила стенку вагона и насмерть поразила молодого казака, находившегося рядом на открытой платформе. Дальнейшее происходило как во сне. Эшелон остановился в степи, недалеко от железнодорожной насыпи была выкопана могила, произведён троекратный оружейный салют, затем прозвучал прощальный протяжный паровозный гудок и эшелон двинулся дальше. На платформе нашей повисло долгое тягостное молчание, которое нарушил пожилой казак: «А его ведь еще долго мать будет ждать».
После войны нижегородские чекисты, как и все остальные в стране, не получили долгожданного отдыха: после печально известной речи У. Черчилля в Фултоне началась эпоха «холодной войны». Рабочий наш день почти не изменился по сравнению с военным временем: на работе с 09 до 17 часов, потом перерыв на обед и отдых до 20 часов и далее ... до 01, 02, 03 ... часов следующего дня. Выходных суббот не полагалось. Так мы работали и в Ленинграде, вплоть до смерти И. Сталина в 1953 году.
