Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Книга хроники и размышлений

ОТ АВТОРА

Предлагаемые вашему вниманию строки были написаны в 1991 году практически сразу по следам ГКЧП. Это своего рода крик души, возможно, несколько эмоциональный, лишь слегка приглушенный профессиональным опытом и самооценкой. И хотя с того времени прошло почти двадцать лет, многие размышления, кажется, не утратили своей актуальности. Главное – нужна ли России сильная спецслужба, служба государственной безопасности? Ответ на этот вопрос далеко еще не определен для многих граждан новой России.

Что, впрочем, и неудивительно. Процесс становления, а точнее, восстановления профессиональной основы, разработка законодательной базы, продолжается и происходит в условиях отнюдь не тепличных. Новое время - это новые угрозы безопасности Отечества, новые вызовы, которые в прежние времена трудно было представить. Сегодня акцент в деятельности спецслужб сместился в сферу борьбы с терроризмом, направлен на обеспечение экономических интересов страны, пресечение коррупции и организованной преступной деятельности. Именно поэтому особую важность приобретает воссоздание положительного образа и престижа профессии чекистаи - что особенно важно! - воспитание нового поколения контрразведчиков в духе преданности российским государственным ценностям, подлинных защитников личности, общества и государства.

Все, что предстоит Вам прочитать в этой книге, от начала и до конца плод воображения автора. Все персонажи, по известным причинам, выдуманы и не стоит примерять к ним конкретные фами­лии, как бы заманчиво это ни казалось.
Лишь одно на этих страницах безусловная правда - это те слова, которыми автор рассказывает о сложном выборе своего ге­роя. И без того нелегкая судьба быть чекистом сегодня особенно тяжела от сознания того, что кое-кто рад бы лишить нас главного: офи­церской чести, права служить Отчизне, защищать ее.
Но это не значит, что чекисты смирились с поруганием своей профессии. Нет, нам есть, что сказать в ее защиту. Об этом и написана эта книга.

Владимир Гусев

Дочери Яне посвящаю

"За мое Отечество и людей моих
я живота своего не жалел и не жалею". Петр I

Глава 1. С кем идти дальше?
(Санкт-Петербург. Сентябрь 1991.)

Дорога от Ленинграда до Приморска хорошо знакома. В любое время года здесь, как нигде, Сергей ощущал свойственную только русскому северному краю хрупкую красоту. А в конце сентября, когда лес и залив еще пытаются сохранить последние краски, красота эта кажется особенно беззащитной. Вот-вот природа пе­реступит грань и устремится к зиме.

Сергей подумал, что оборотной стороной знаменитых питерских белых ночей являются длинные, угнетающие зимние ночи. С возрастом он стал от­четливо ощущать тяжесть северной зимы. Впрочем, только ли воз­раст тут причиной?
Машина мчалась по мокрому асфальту, и впереди было несколько дней отдыха на Западном Березовом - одном из живо­писнейших островов Выборгского залива. Грибы, ягоды, рыбал­ка. Осенью, как утверждают знатоки, в этих местах "окунь-зверь", поплавок уходит в воду "со свистом". И у щуки хватка резкая, злая, борьба идет яростная, и удовольствие от та­кой рыбалки ощущаешь вдвойне.

Однако, настроиться на лирическую волну Сергею не удавалось, голова была занята другим. Он признался себе, что происходящее с ним в последние два-три года, а особенно после того, что нарекли "августовским путчем", - все это - попыт­ка уйти от реальности, скрыться от вопросов, которых, увы, было много- больше чем ответов. Он чувствовал, что приходит время де­лать выбор. С кем идти дальше? И он бессознательно оттягивал этот момент. Вот и поездка на острова, в одиночку, хотя по традиции туда выезжали большой шумной компанией, с женами, с детьми, - это тоже бегство. В никуда?

События в стране, казалось бы, давали надежду, простор для выбора. В прошлое уходило многое из того, что Сергей всегда считал неприемлемым для нормальной жизни честных людей: тупой бюрократизм, засилье номенклатуры, борьба с инакомыслием и мно­гое другое. Но будущее виделось ему пока белым листом бумаги и его чистота пугала Сергея. Ошибиться в выборе было бы для него равносильно краху всей жизни.

Двадцать лет службы в системе государственной безо­пасности сделали его профессионалом. Он знал это твердо и был уверен в своих силах, знаниях и опыте. Знал и то, что в их среде кое-кто его недолюбливал именно за профессионализм, за полное нежелание идти на интригу ради личной корысти. За что ребята, работавшие вместе с ним бок о бок, боготворили его. Он был и ощущал себя чекистом и сама мысль изменить своему делу была для него до недавнего времени абсурдной.

Он отдавал себе отчет в том, что система госбезопасности переживает глубокий кризис, что она по сути уже разрушена. Как и большинство чекистов, он считал, что развал КГБ ведется умыш­ленно. Разнузданная некомпетентность, подогреваемая личными амбициями политиков, выбивала из системы не самых худших лю­дей. Одни уходили, разуверившись в старых идеалах, таких было немного, другие - потому, что не могли принять новые. Кто-то очертя голову окунался в бизнес. Но костяк Управления Ми­нистерства безопасности по Санкт-Петербургу, состоявший из наиболее подготовленных сотрудников, пока сохранялся. Они понима­ли, что политики все равно не обойдутся без их профессиональ­ных навыков. Уйдет время слов и наступит пора действий.

Но намного страшнее развала казалось Сергею другое. Ведь их пытались лишить главного. Их и народ пытались убедить, что они никогда не служили Родине, а лишь послушно выполня­ли задания партийно-государственной элиты. Пытались тем самым отнять у них последнее, что оставалось - офицерскую честь.
Именно та настойчивость, с которой эта мысль внушалась лю­дям, мешала Сергею и многим его товарищам принять новую власть, сделать свой выбор, написав на чистом белом листе первые стро­чки.

Недавние события опять и опять приходили на память Сер­гею. Да, пожалуй, в свои сорок с небольшим он еще не проживал более драматических дней.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 2. Хроника "путча"
(Санкт-Петербург.16 августа 1991 г.)

Генерал положил трубку. Аппарат "ВЧ", цвета слоновой кости с гербом Советского Союза, жалобно звякнул. Только что закон­чившийся разговор был краток. Председатель КГБ сообщил о приез­де в Ленинград бывшего командующего округом, ныне генерал-пол­ковника запаса, просил встретить, если попросит о беседе - пе­реговорить лично.

Просьба была в общем-то обычной. Подобные визиты «старой гвардии», чуткой к вниманию, традициям и вежливости, как некий устоявшийся ритуал, соблюдались. В конце-концов, подумал Гене­рал, скоро он и сам окажется в аналогичном положении, и , хотя седина еще не тронула его черные, воронова крыла волосы, время неумолимо, да и здоровье не беспредельно.
Генерал вздохнул, отдал распоряжение секретарю, но домой не пошел, решил дождаться приезда гостя. Что-то насторожило в словах Председателя КГБ, вернее даже не в словах, а в тоне, хотя в ВЧ-связи, с ее постоянным бульканьем, уловить тон было весьма трудно. Недоговоренность, необычная краткость? Или...Не­ужели решились?

До приезда визитера из Москвы оставалось еще 4 часа. Ге­нерал перешел в комнату отдыха, примыкавшую к его огромному рабочему кабинету, включил телевизор, но мысленно не мог отор­ваться от разговора. Цепкий, привыкший к анализу, ум Генерала почти автоматически просчитывал варианты.

Да, видимо, решение где-то наверху принято. Этот приезд не случаен, как не случайно и то, что выбрали именно старого ге­нерал-полковника, хорошо знающего город и весь Северо-Запад. Учли и их хорошее давнее знакомство. Себе Генерал мог сказать правду. Председатель, очевидно, пошел ва-банк. Ат­мосфера грозы нарастала. Генерал и раньше не понимал, как мож­но работать вместе с Президентом, если ты высказываешь сужде­ния, мягко говоря, отличные от его мнения. А именно это и про­исходило: сначала резкая критика Горбачева на партийной конфе­ренции КГБ СССР, затем, по сути, открытый вызов, когда Председа­тель КГБ СССР и Министр обороны на секретном заседании Верхов­ного Совета Союза СССР не оставили камня на камне от политики горбачевской "перестройки". Плюс к этому - явно специально ор­ганизованная утечка информации об этих выступлениях в прессу.

По мнению Генерала, при таких разногласиях мог быть толь­ко один выход: Председатель КГБ должен уйти - или подать в отставку сам, или Президент СССР должен сместить строптивого Председателя. Неужто договорились?

Извечный вопрос : "Как быть?" Генерал почти не сомневался , что просчитал ситуацию верно. Визитер едет с пред­ложениями. Им важно, какую позицию займет ленинградское Управ­ление КГБ, несмотря даже на известную неразбериху послед­них месяцев. Не могут они не понимать и того, что многое за­висит от позиции самого Генерала, ибо авторитет его в Управле­нии очень высок.

Все это Генерал легко просчитывал. Но он не мог понять: неужели там, наверху, не усвоили до сих пор, что любая попытка повернуть историю вспять не будет поддержана? Что сегодня стремление ударить по демократии, вернее по ее росткам, заведомо обречено на провал? Пусть даже наломано много дров, но здоровый воздух перемен подействовал на людей благотворно. И, самое глав­ное, пресса в руках тех, кто владеет сегодня улицей. Попу­листы, демократы, капиталисты, можно называть их по всякому, но реальная власть над общественным сознанием в руках этих людей.

Отбросим вопрос: хорошо или плохо то, что делает новый Президент России, но пресса на его стороне, стало быть и народ во многом на его стороне. Всяческие утечки информации, даже с закрытых заседаний Верховного Совета, проблему не решают. Если там, в Москве на что-то решились, значит одно из двух: либо они так и не научились пользоваться объективной опе­ративной информацией о состоянии общества, либо - Горбачев с ними заодно.

Нужно было принимать решение. И Генерал принял его. Он твердо знал главное - не дать втянуть себя в авантюру, не бросить своих мальчишек, - а большинство его подчиненных действительно годились ему сегодня в сыновья, - не отдать их жиз­ни на растерзание толпы.

Генерал резко поднялся с кресла, выключил телевизор, по­дошел к пульту. На зуммер прямой связи телефон ответил:
- Здравия желаю, товарищ Генерал.
- Сережа, зайди ко мне. Срочно.
- Есть!

Через несколько минут Сергей уже стоял в этом хорошо знакомом ему большом кабинете и слушал бой старинных настольных часов. Часы, видимо, сохранились еще с 30-х годов. Не иначе как кон­фискат. Генерал был немногословен, попросил принести диктофон и, на всякий случай, предусмотреть возможность записи на расстоя­нии. Запись вести он поручил лично Сергею. Что бы Сергей ни услышал в ходе мероприятия, он должен держать это только в себе.

Сергей, привыкший к различным приказам, слушал Генерала рассеянно, отвлекаясь на бой часов. И только, когда было сказано, что записывать придется самого Генерала, Сергей не смог скрыть эмоций. Но Генерал знаком остановил его воп­росы, приказал ждать.

Сергей на своем чекистском веку записывал на спецтехнику множество разговоров, но, пожалуй, ничего подобного ему и в голову раньше прийти не могло. Все его существо бунтовало. За­говор! Самый настоящий заговор. Собственно, его поразило даже не это. В конце-концов нужно было ожидать чего-то подобного. И не участники - он самонадеянно полагал, что, посидев часок - другой над газетами, смог бы их вычислить и сам. Нет. Поразило его то, что приезжий, которого Генерал почтительно именовал Вик­тором Викторовичем, начисто отрицал всякий здравый смысл. Было ясно, что этот седой старичок, не дрогнув, отдаст приказ, и Сергей и его коллеги окажутся в самой страшной ситуации, когда им придется обнажить оружие против своего народа. То есть кто-то наверху в очередной раз решал их судьбу, не только не посчитав нужным спросить их мнение на сей счет, но и в уве­ренности, что чекисты Ленинграда пойдут за этими людьми без тени какого-либо сомнения.

Сергей с ужасом думал: неужели вся их работа ушла как во­да в песок? Где же те потоки информации о настроениях в наро­де, о его, народа, отношении к президентам, об отношении к КГБ, о ситуации внутри самого КГБ? Где все это, если приезжий человек совершенно не представляет, чем живут сегодня люди?

Слова Генерала - то единственное, что успокоило Сергея. Твердо, чуть севшим голосом, Генерал однозначно заявил, что не намерен участвовать в этой авантюре, и сделает все возможное, чтобы не позволить участвовать в ней и своим ребятам.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 3.Весточка друга
(Санкт-Петербург. Сентябрь 1991 г.)

Машина, послушная доведенным до автоматизма движени­ям, неспешно катила по берегу Финского залива. Знакомый пейзаж не мешал Сергею предаваться грустным размышлениям.

Звонок радиотелефона раздался неожиданно. Сер­гей никак не мог привыкнуть к этому зуммеру, потому что пользовались им редко, лишь в крайнем случае и всегда по тре­вожным поводам.
Постоянный дежурный по Управлению Владимир Петрович, с которым Сергей когда-то вместе начинал службу в одном подраз­делении, не мог говорить по радиосвязи "открытым" текстом, но для Сергея и из его немногословного доклада стало ясно, что пришла весточка от Алексея. Пожалуй только оперативник может понять, насколько это страшно, когда прерывается связь с выве­денным за кордон агентом. Четыре года Сергей ждал этой минуты, четыре года тягостного молчания...

Стало ясно, что рыбалку придется отложить. Сергей начал разворачивать машину и невольно вздрогнул, увидев километровый знак с отметкой 45. Уж не судьба ли? Почему именно здесь его застало сообщение от Алексея? Ведь именно тут , на этом отрез­ке шоссе, начиналась почти восемь лет назад история их зна­комства. Впрочем, тогда до знакомства еще было далеко. Сначала был тайник, потом поиск того, кому этот тайник предназначался. Словом, все то, что и составляет суть работы контрразведчика. И вот, наконец, дело, в которое, казалось, никто, кроме Сергея, не верил, надо полагать, выходило на финишную прямую.

Мелькнувший за стеклом километровый столб отвлек Сергея от философских размышлений, мозг четко настроился на рабочий ритм. Цифра "45" была для него не просто отметкой расстояния от Сенной площади. Он хорошо помнил, с какой обидой восемь лет назад воспринял информацию о том, что именно на 45-ом километре Приморского шоссе планировалась операция по закладке тайника, - будто нельзя было выбрать другого места, не такого близкого и любимого Сергеем. Однако и сейчас, проезжая здесь, он отдавал должное мастерству противника. Выбор был сделан умело: участок дороги хорошо просматривался, условия для организации засады и даже для простого наблюдения практически отсутствова­ли.

Сергей подумал, что скоро ему уже "стукнет" сорок два го­да, из которых он почти двадцать лет служит в органах госбезо­пасности. Сегодня он полковник, начальник крупного контрразведы­вательного подразделения. Ему действительно нечего стыдиться, хотя было много и хорошего, и плохого в этой жизни. Но он твердо знал, что ни разу не преступил ни закон, ни ту нравственную границу, что отде­ляла быслужение Отечеству от собачей преданности режиму или очередному лидеру. При этом он четко знал, что один он ничто, что все его достижения - результат труда десятков, сотен людей: оперработников, руководителей подразделений, технарей, агентов, аналитиков, секретарей, милиционеров, специалистов, ученых.

Он всегда помнил об этом. Это давало не только чувство соп­ричастности к важному и нужному для людей делу, но позволяло ощущать себя членом особого клана. И хотя в последние годы кое-кто ввел даже "ругательный" термин "чекизм", Сергей и его друзья гордились тем, что они продолжают оставаться чекиста­ми, так как для них это слово всегда олицетворяло служение на­роду. В этом был смысл, стержень всей его жизни, и это останется навсегда, кто бы и как бы ни пытался доказать обратное.

Лучшим подтверждением этим размышлениям было дело Алексея. И Сергей вспоминал 1983 го­д. Тогда все начиналось здесь, на Приморском шоссе...

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 4. Москва дает "добро"
(Ленинград. Сентябрь 1983 г.)

Что Москва дала санкцию на захват дипломата-разведчика с поличным, не стало для Сергея неожиданностью: обстановка в ми­ре после начала Афганской войны была тревожной, политическая целесообразность операции не вызывала сомнений. Беспокоило другое - времени на подготовку оставалось в обрез, ошибиться же в таком деле - недопустимо. Повторения здесь,увы, быть не мо­жет, дается только один шанс.

Тайниковая операция - вершина разведывательной работы. Без связи любой самый ценный агент - ничто. Поэтому все спецслужбы мира готовятся к подобным операциям с особенной тщательностью. Сергей знал, что на эту тему исписаны горы до­кументов. Целые тома литературы хранились и в оперативной биб­лиотеке Управления. Но он знал также и то, что всякая операция по связи сугубо индивидуальна, двух одинаковых не бывает. Поэ­тому больше всего ценится опыт людей, которые сами не­посредственно участвовали в подобных делах. И Сергей отметил в календарике, что нужно обязательно встретиться с Андреем Лихачевым. Человек-легенда, в прошлом не­легал, уж он-то может дать дельный совет, за его плечами не один изъятый тайник.

Агентурная связь - своего рода искусство, кстати, захваты­вающее и увлекательное, работа для гибкого, творческого ума. Это тот плацдарм, где обычно сталкиваются разведка и контрразведка. И от того, кто окажется точнее и удач­ливее, зависит исход дела, за кулисами которого порой судьбы тысяч людей, а иногда и целых государств. При этом нужно пом­нить, что работа спецслужб - это не частная борьба интеллекту­алов. За каждым агентом стоит государство, обеспечивающее безопасность разведывательной работы всей своей мощью.

Осенний дождливый день клонился к вечеру, Сергей не стал брать машину и решил прийти к Андрею прямо домой, неожиданно, благо тот жил неподалеку и привык к такого рода визитам.

Знакомство с Андреем Юрьевичем Лихачевым произошло у Сер­гея давно, когда он постигал азы своей будущей профессии в спецшколе. И постепенно их отношения, несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте, взглядах на мир, переросли в креп­кую дружбу. Сергей дорожил знакомством с этим невысоким, под­тянутым, седым человеком, чьи глаза и природное обаяние покоряли с первых минут общения. С гордостью Сергей считал се­бя его учеником.

Лихачев был из той особой, окрыленной романтикой породы людей, имена которых в чекистском кругу произносятся с благо­говением. Он прошел школу агента-нелегала, проведя два десятка лет жизни в чужой личине, в чужой стране. Каждая такая жизнь - тема для отдельной книги, но лишь немногие из этих людей получили широкое общественное признание: Зорге, Маневич, Молодый. Кто еще?

Сергей иногда задавал себе вопрос: что могло заставить таких молодых ребят, как Лихачев, кого подбирали из числа отмеченных божьим даром разведчика, кто на два-три порядка выше своих сверстников по интеллекту и другим качествам, круто менять об­раз жизни, а по сути и всю свою жизнь?

В документах Сергей читал: служение идее, верность делу партии и социалистической Родине. Но это были привычные штам­пы, одинаковые почти во всех личных делах. Разве можно было в таких словах объяснить, какую личную трагедию пережил, напри­мер, Лихачев, когда ему "вдруг" пришлось сказать своей уже взрослой дочери, что она "вдруг" должна покинуть свой дом, свою страну , которую она считала своей Родиной, и уехать в далекую и , мягко говоря, странную для нее Россию. Но он смог это сделать, был понят и увез всю свою семью в Ленинград.

Что двигало этим человеком? Корысть? Сергей бывал у Лиха­чева дома и хорошо знал, что богатства он не нажил, кроме раз­ве что приличной библиотеки на всех европейских языках, да двух акварелей, купленных им в подарок жене в Париже в пору их медового месяца. Должности и власти он после возвращения не получил, на пенсию ушел подполковником, хотя, по мнению мно­гих, мог еще служить и служить. Некоторые ребята находили забавным, что когда после долгого отсутствия в стенах Уп­равления Андрей Юрьевич снова приступил к работе, его жена, с которой они все долгие годы за кордоном работали в паре, ока­залась чуть ли не его начальницей, и еще некоторое время после его ухода на пенсию была руководителем одного из отделов раз­ведки.

Так что, видимо, не власть и не деньги считал этот чело­век главными ценностями в жизни. Так что же? Сергей никогда не поднимал этот вопрос, ибо для него с их первой встречи было очевидно, что Андрей - человек высокой чести. Что только безмерная любовь к России, к русскому народу, чью историю он боготворил и прекрасно знал, изучая ее не только по нашей литературе, двигали его помыслами. И к тому же Лихачеву повезло. Для него лично связь времен не прерывалась. Тот молох, который пере­молол, начиная с 1917 года множество российских семей, миновал род Лихачевых. Его родители, истинные петербуржцы, сумели пе­редать сыну любовь к Отчизне. Дед и отец - офицеры русского флота. И этим все сказано.

Впрочем, даже с другом Андрей избегал излишней открытости: годы профессионального отношения к конспирации наложили свой отпечаток. Большая часть его жизни и сегодня оставалась за семью замками, поскольку дело его продолжа­лось другими, и нити от него вели ко многим и многим людям. Механизм разведки продолжал действовать, а любая легенда состоит из деталей реальной жизни человека.

По роду служ­бы Сергей, конечно же, знал, где и когда работал Лихачев, но по молчаливой договоренности в их беседах никогда не называлась страна и тем более люди, с которыми пришлось Андрею работать.

На этот раз их встреча была сугубо деловой. Андрей очень хорошо почувствовал напряжение и настрой Сергея. Об­рисовав ситуацию, Сергей еще раз убедился, что за четкими , выверенными советами Лихачева стоит громадный личный опыт и блестящая интуиция. Сергей получил именно то, чего не хватало ему для анализа ситуации. Теперь он готов к докладу. Кар­тина захвата разведчика у километрового столба на пригородном ленинградском шоссе приобрела законченность.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 5. Как все начиналось...
(Ленинград. Сентябрь 1983 г.)

План любой операции, тем более такой сложной, как захват с поличным, прежде чем лечь на стол начальника Управления, проходит множество уровней утверждения и согласования, что позволяет избежать ошибки, добиться четкости, выверенности любой детали. Это довольно сложная и, возможно, как кому-то по­кажется, скучная работа, но она - гарантия от недодуманности, поспешности, нарушения закона.

Сергей больше всего любил начальную стадию работы, когда он ста­рался дать слово каждому своему сотруднику. Метод "мозго­вого штурма" высвечивал людей, «расконсервировал» их, позволял найти оригинальное, нестандартное решение, даже в стандартной ситуации.

Уже много лет спустя Сергей получил возможность ознако­миться с реакцией на его действия самого разведчика - Сведе­борга, захваченного при закладке тайника в октябре 1983 года. Это был бесценный материал, не только тем, что добыть его стоило большого труда, но прежде всего тем, что это был со­вершенно объективный взгляд на его, Сергея, работу, ибо трудно заподозрить дипломата, застигнутого врасплох, чья карьера в Союзе прекратилась, в каких-либо симпатиях к "русской спецслужбе".

Сведеборг писал, и не без оснований, что, идя на закладку тайника, он был на 80 процентов уверен в успехе. И не только пото­му, что место и саму операцию планировали коллеги из ЦРУ, а прежде всего он был уверен, что здесь, на этом пустынном отрезке шоссе недалеко от Финского залива, просто невозможно было спрятать не то что группу захвата, но и одного человека - любое изменение местности было бы заметно. Участие в операции жены Сведеборга и даже его маленького сынишки, и то, что закладка планировалась на постоянном маршруте его движения, настраивало на спокойный лад. А отсутствие в генконсульстве и в посольстве каких-либо "телодви­жений", по которым контрразведка обычно, как по косвенным приз­накам, определяет подготовку к операции по связи, все­ляло в Сведеборга уверенность в успехе.

Может быть именно переоценка своих сил и сыграла со Сведеборгом злую шут­ку. Когда он увидел, как сотрудники КГБ ок­ружили его светлый "пежо", материализовавшись по сути "из ничего", его охватило нечто вроде шока. Вообще-то всякий разведчик морально готовит себя к подобной ситуации, но ведь нельзя же привыкнуть к неожиданному. Даже сильный человек вздрагивает, когда внезапно над ним раздается удар грома. Кстати, вся операция по захвату так и называлась: "Гром".

Позднее, анализируя ситуацию, Сведеборг посчитал, что у него все-таки был шанс - один из ста - уйти, уехать, скрыться. Машина была спе­циально оборудована, мотор работал. А захватив только его жену, даже с тайником, чекисты остались бы "с носом". Затем можно было бы устроить "шум" в прессе, а дальше уже дело техники. Такой вариант, между прочим, предусматри­вался и планом операции, тем самым, который разрабатывался с помощью ЦРУ. Но в жизни все произошло иначе. И когда с десяток сотрудников русской спецслужбы в буквальном смысле выросли из-под земли перед Сведеборгом, он, очевидно, просто растерялся.

Действительно, самым сложным для Сергея и его товарищей было так подготовить засаду, чтобы о ее существовании не дога­дался никто, и прежде всего разведчик, идущий на закладку тайника. При этом пришлось учитывать все, в частности, и то, что место, возможно, "пасут" - ведут за ним наблюдение. И хорошо еще, если это делали дипломаты, а вдруг кто-то из местной агентуры, из жителей Ле­нинграда? Да и сколько еще этих самых "а вдруг" нужно было предусмотреть!

Участок вокруг шоссе пустынный, чего не скажешь о самом шоссе. Движение по нему на редкость оживленное, особенно в пятни­цу и в выходные. В сентябре едва ли не пол-города выезжает за грибами, на клюкву, да и дачные участки еще требуют работы, не говоря о том, что курортная зона в это время еще во всю функ­ционирует. На разделительной полосе у километрового столба с отметкой 45 есть немного земли, зеленая травка, чуть вдали, метрах в десяти, невысокий кустик. Но ведь надо приготовить место для засады не для одного человека. Мало того, что сде­лать это надо незаметно – нужно еще протянуть связь, создать людям сносные условия, - кто знает, сколько придется там находиться. Будет ли разведчик делать остановку, или сделает бросок из ма­шины на ходу? Ведь сам тайник может быть в виде камня, вет­ки, доски, банки, да чего угодно!

Вопросы, вопросы, вопросы ... Ребята набросали их на «при­кидке» до тысячи, предложили около двадцати возможных вари­антов поведения дипломата, не забыли ни спецтехнику, ни психологию. Сложность, однако, заключалась в том, что до последней ми­нуты не было точно известно, кого из разведчиков пошлют на зак­ладку. Поэтому готовились еще варианты для всех, кто подходил под облик возможного агентуриста-связника.

Потом это все журналисты расписали во множестве газет. Какую-то часть захвата, снятую на видеотехнику, в 1988 году показали даже по телевидению. Здесь происходившее выглядело гладко, слаженно. Да, собственно, так оно и было. Не зря ведь Сергей, по настоянию Генерала соорудив на одном из полигонов копию участка шоссе, гонял ребят с утра до вечера, проигрывая разные варианты. Во истину -тяжело в ученьи, легко в бою.

Единственное, чего они не смогли предусмотреть, - это того, что Сведеборг посадит в машину вместе с женой и своего восьми­месячного сынишку, а саму операцию будет проводить, завер­нув тайник в детскую пеленку , выбрасывая его из этой самой пеленки у километрового столба.

Как профессионал Сергей понимал, что присутствие ребенка в машине призвано было успокоить контрразведку. Расчет психоло­гов из Лэнгли на сентиментальную "русскую душу". Противник всегда был лучше нас подготовлен по части психологии. Но, по мнению Сергея, коллеги здесь явно переборщили. Мало ли что мо­жет произойти в подобной ситуации. До стрельбы, конечно, дело не доходит, это не кино, но под горячую руку могло произойти всякое.

Тем не менее, больше всего Сергея поразило даже не это, а то, что Генерал, руководивший захватом Сведеборга, человек, по общему убеждению, вообще без нервов, получив;по рации сообщение о тех, кто находится в машине, отдал приказ - вплоть до отказа от операции не допустить, чтобы с мальчишкой что-нибудь случилось.

Сергей ясно представлял себе последствия, если бы операция была сорвана. В том числе и для Генерала. Отправка на пенсию ста­ла бы наверняка лучшим выходом. Видимо, расчет на "русскую душу" оказывался не так уж неверен. Тогда еще Сергей не знал, что когда че­рез шесть лет он расскажет об этом случае на встрече с сотрудника­ми одного из НИИ, ему просто никто не поверит.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 6. Хроника "путча"(продолжение)
(17 августа 1991 г.)

Была суббота, но Сергей вышел на работу. Он любил прихо­дить сюда в выходные, когда не было постоянной толкучки, текуч­ки, можно было заняться творческой работой - написать статью в сборник, вдумчиво проанализировать обстановку, внимательно, без спешки прочитать дело. В коридорах в такие дни немноголюд­но и по зданию разливается некое спокойствие. Только кошки, живущие в Большом доме без прописки, шастают по коридорам, а одна даже научилась кататься в лифте.

В эту летнюю субботу народу в Управлении было особенно мало: де­журные службы, да отдельные "любители", вроде Сергея. Начальст­во, как сообщил по секрету оперативный дежурный, рвануло на ры­балку. На месте только Генерал, он сегодня дежурит от руко­водства. Это Сергея как раз устраивало, он хотел лично обрабо­тать запись вчерашнего разговора, выяснить, что дальше делать с пленкой. Накопились у него и другие вопросы к Генералу, однако их отношения, в целом довольно теплые, не были все-таки доверительными, поэто­му Сергей вряд ли решится спросить то, что вертелось на языке.

Быстро скопировав запись с проволоки спецмагнитофона на обычную кассету, Сергей поднялся к себе в кабинет и снял трубку прямого аппаратасвязи с Генералом.
- Товарищ, генерал, пленка готова. Занести?
- Заходи.

Сергей в хорошем настроении ( с понедельника он долженидти в отпуск !) бегом слетел на четвертый этаж. Но… Он скорее почувство­вал, чем понял, что Генерал весь в напряжении. Даже вся атмосфера генеральского кабинета будто нависла над Сергеем, придавила своей тяжестью.
- Садись, Сергей. Садись и слушай. А как поступать - ре­шай сам.

Такое начало уже само по себе было крайне необычным. Сергей никогда не видел Генерала нерешительным. Очевидно, вера в этого человека была столь велика, что он просто незамечал, что тот переживает, и переживает, пожалуй, болезненнее, чем его подчиненные, всё , что происходит в стране.

- Сережа, ты вчера, конечно, понял, о чем шла речь. Думаю, то, что они хотят сделать - это громадная, непоправимая ошибка. Мое мнение : за попыткой ввести чрезвычайное положение, что вполне оправдано ситуацией, стоит все-таки не реальная потребность народа, а, видимо, чьи-то личные опасения. Группа "высших жрецов" боится, что их могут отстранить от власти. Поддержки у людей на улицах они не получат. Да ты это и сам хорошо знаешь.

Сергей кивнул. Он постоянно читал аналитические документы о ситуации в городе и досконально представлял раскладку сил.

- Поэтому, - продолжил Генерал, - прогнозы о развитии со­бытий у меня крайне отрицательные. На волне противодействия введению чрезвычайного положения те , кто называет себя демократами, постараются закрепится у власти. А это значит, что путь спокойно­го реформирования страны, задуманный сначала и под­держанный народом, будет отвергнут. К власти придут люди, не умеющие организовать дело. Они привыкли всегда быть в оппозиции, заниматься демагогией - груз ответственности - то лежит не на них. И страна пока­тится к катастрофе. Мне очень хотелось бы ошибиться, Сергей, но, думаю, я все-таки прав...

Генерал сделал паузу и вдруг резко произнес :
- Почему не спрашиваешь, что делать?

Сергей пожал плечами. Его мысли, которые он до времени усиленно отгонял от себя, совпадали с выводами Ге­нерала. Но сейчас почему-то подумалось другое, чисто житейское, что отпуск, видно, накрылся, при­дется его отложить, а он уже взял билеты на Клайпеду, где его и дочку ждали две недели прекрасного отдыха.

Генерал понял Сергея, улыбнулся:
- Не горюй, полковник. А ведь ты у нас теперь человек исторический. Ведь тебе звание присвоили в конце июня. После этого приказов больше не было. Боюсь, что ты последний полковник, кому приказ о звании подписывал нынеш­ний Председатель КГБ СССР - Крючков. – Генерал нахмурился. – Все же будем надеяться, что разум возьмет верх. Я, и такие как я, конечно, должны будут уйти. А вы останетесь. Я вас прошу остаться. Без ваших знаний страна пока обойтись не может. Хо­чется верить, что это поймут и те, которые потом придут к власти.

Генерал встал. Это означало, что аудиенция подходит к концу:
- Запись уничтожь.
И, не давая Сергею что-либо ответить ,твердо повторил:
- Уничтожь. Я не смогу ею воспользоваться, ни при каких условиях. Все. Иди.

Сергей, распахнув обшитую кожей дверь, вышел. На душе было неспокойно. Он опять поднялся в спецкабинет технического отдела. Поколдовал над уровнем записи и, опустив его до нижнего предела, перезаписал разговор Генерала с московским гостем на малую скорость. Затем поставил головку магнитофона в обычное положение. Взгляд его упал на полочку, где у технарей всегда валялись личные записи. Выбрал концерт Александра Малинина и записал его на ту же пленку. Теперь запись можно бы­ло хранить в любой дискотеке. Никому и в голову непришло бы искать на ней что-нибудь ещё.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 7. Грустные мысли
(Санкт-Петербург. Октябрь 1991г.)

Вспоминая события почти восьмилетней давности, Сергей особенно остро ощущал изменения в отношении людей к его про­фессии. За каких-то пять-шесть лет в глазах обывателя они превратились из бескорыстных рыцарей в извергов, убийц и насильников. Никакого благородства, никакого героизма их рабо­та, оказывается, не несла. Они всего лишь "слуги тоталитарной системы", ее послушные винтики.

С горечью сознавал Сергей, что его гордость своим делом сегодня воспринимается многими двусмысленно. Но почему люди от недавнего уважения перешли к прямому неприятию? А, может быть, уважения никогда и не было, был только страх? Сергею навсегда врезалась в память одна мысль из кинофильма "Мертвый сезон" режиссера Саввы Кулиша: считается, что в делах разведки и контрразведки разбирается каждый образованный человек, тогда как разговор двух разведчиков был бы также непонятен непосвя­щенному, как разговор двух физиков или математиков.

Между тем, эта иллюзия знания особенно отчетливо проявля­лась сегодня, когда о деятельности органов безопасности рассуждали везде и всюду с безаппеляционностью дилетантов. На­ружу выплескивалось такое, о чем даже проработавший в системе почти двадцать лет Сергей и то побоялся бы судить однозначно. Происходило это, возможно, потому, что на голову читающей публики обрушился буквально ураган информации о такой деликатной сфере деятельности человека, как работа спецслужб. И вот уже всякий, кто регулярно читает "Огонек" или «Литературку», свободно владеет такой непривычной в недавнем прошлом термино­логией, как агент, наружное наблюдение, прослушивание телефо­нов, перлюстрация и т.д. и т.п. И если в нормальной жизни вряд ли кто из журналистов, пройдя даже курс терапии, принялся бы сразу заниматься лечением, то в рассуждениях о вопросах нацио­нальной безопасности это считалось вполне позволительным.

Надо отдать должное контрразведке: оправившись от шока первых "разоблачений" освободившейся от осторожности прессы, она, контрразведка, столь же активно обрушила на читателя информацию, если и не разливающую елей над всей своей деятельностью, то по крайней мере, аргументировано доказывающую, что "не так страшен черт, как его малюют".

Но что-то все-таки не срабатывало. Несмотря на обилие разъяснений, юридических толкований, просто весьма убедительных сведений, авторитет чекистов падал. Читатель плохо воспринимал то, что публиковалось от имени КГБ. Сергей считал, что причина здесь в том, что во всех пуб­ликациях госбезопасности подчеркивалась преданность чекистов государству. Но при этом не учитывалось, что старое госу­дарство скомпрометировано, оно уже в прошлом, сегодня за него почти никто, кроме разве что ортодоксов и ветеранов, в битву не пойдет. Слишком усердно разваливали Союз ССР и в конце концов разва­лили. Вряд ли поэтому кто-то порадуется работе спецслужбы, за­щищавшей это государство. Во всех публикациях, по мысли Сер­гея, упускалось главное: а для чего вся эта работа? Что имеет от нее конкретный Иванов, Петров, Сидоров ..?

Уж кто-кто, а Сергей мог назвать не один десяток людей, которым он облегчил жизнь своим вмешательством. И это по самому большому счету. Кое-кому он и жизнь спас. От кого-то отвел беду. Причем эти люди часто даже и не подозревали о его роли в их судьбе. А он и не ждал этого признания своих заслуг. Это были его обычные будни. Его повседневная работа.

Честно говоря, он вообще плохо воспринимал всю эту кампанию гласности, кот­орую развернула вокруг его работы пресса. По его глубокому убеждению между работой спецслужб и гласностью всегда должна лежать резкая грань. Ни о какой открытости тут не может быть и речи. Это абсурд. Гласная работа для спецслужб смысла не име­ет. Эту работу должны вести другие институты государства. В любой стране любая спецслужба сильна прежде всего своей секретностью. Речь не идет о бесконтроль­ности, нет. Сергей был уверен, что только под жестким контро­лем власти, на крепкой законодательной основе можно избежать повторения рецидивов прошлого. Но контроль должен быть квали­фицированным и уж никак не обывательским.

Последнее время Сергея стал раздражать кем-то вытащенный и приписываемый Ленину лозунг о кухарке, управляющей госу­дарством. В его использовании явно наблюдался перебор, ибо то, что происходило, особенно после августовских событий, превра­щало охаивание этого лозунга в комедию. Кто рвался к власти? Да те же самые кухарки, пусть и в более благообразном об­личьи. Засилье старой номенклатуры настойчиво и усердно заменя­лось засильем номенклатуры новой. Во главу угла ставились не профессиональные знания и деловые качества, а преданность но­вой власти. А поскольку порядочный человек не может себе позволить менять убеждения в одночасье, к власти приходили пере­вертыши.

Не случайно многие высокие чиновники, избранные и не избранные народом, публично заявляли, что не доверяют про­фессионалам, предпочитая на ключевых постах политиков. Такие же политики приходили и в систему госбезопасности, привнося псевдобольшевистское неприятие старых кадров, правил и уж, разумеется, идеалов, выжигая каленым железом все, что "не с нами". Исто­рия повторялась и отнюдь не всегда в виде фарса. Сергей не удивился бы, узнав, что демократы начали готовить свой "партна­бор" для направления в правоохранительные системы, быстро за­быв, как все это осуждалось во время их собственной предвыбо­рной кампании.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 8. Из хроники "путча"
(19 августа 1991 г.)

Утром в 10-00 руководящий состав высшего звена собрали в конференц-зале. Начальник управления, Генерал, еще несколько за­мов, как обычно, сидели во главе за столом для президиума.

Информация, которую им сообщили, была слишком сжатой и не превышала того, что все уже слышали по радио. Указание, однако, было достаточно четким - работать в режиме повышенной боевой готовности, отслеживать развитие обстановки в городе, но никаких мер без дополнительных указаний не предпринимать. Пока обста­новка не ясна. Связь с Москвой - такая установка пришла именно оттуда, из Москвы - только с санкции руководства управления.

Сергей почувствовал, что все ждали большего, полагая, что генералитет осведомлен лучше и конкретнее. Все присутствовав­шие понимали, что будет трудно объяснить ситуацию оперсоставу, а с учетом разноголосицы последних месяцев нельзя было пол­ностью положиться на всех ребят, у кого-то могли быть и срывы.

После обеда прошел слух, что группа молоде­жи требует встречи оперсостава с руководством управления, а человек десять, как ни странно, из бывшей 5-й службы, порыва­ется сделать заявление в прессе и отмежеваться от ГКЧП. Генералитет, тем не менее, хранил стойкое молчание. Поэ­тому сотрудники большинства служб сами приняли единственно верное решение: сидеть на местах и ждать. Работать только на прием информа­ции.

Сергей собрал своих ребят. Они молча смотрели на него, но он видел в каждом взгляде вопрос. И Сергей не смог солгать. Выложил им тот самый расклад, который он накануне обсуждал с Генералом. Сергей сразу же кожей почувствовал, что это внесло облегчение. "Мужики" оживились, началось обсуждение ситуации. Большинство считало – главное - не лезть в заваруху, в политику. Выступать нам с заявлением в печати тоже казалось излишним. Все-таки мы спецслужба. Наше заявление могло быть воспринято или неверно, или искажено каким-нибудь комментарием к нему.

День прошел спокойно. Часам к восьми вечера у Сергея и его ребят сложилось мнение, что заговор не состоялся. Так заговоры не делаются. Они сидели в кабинете, слушали радио, наперебой предлагали варианты, как бы надо действовать, если уж хочешь добиться успеха в борьбе за власть. А Сергей тихо радовался тому, что его ребята все здесь, вместе с ним, а не разбежались, как кроты, по кабинетам.
Оперсостав отпустили в 21-00. Руководящий - в 22-00.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 9. "Шпионские страсти"
(Ленинград. Октябрь 1983 г.)

Эйфория от захвата Сведеборга прошла быстро, буквально через день, когда, собрав совещание и поблагодарив за хорошую работу, Генерал жестко поставил новую задачу: искать того, кому предназначался тайник. Судя по материалам закладки, человек был невдалеке от чрезвычайной важности информации, работал на Сведеборга , видимо, около года, и с каждым днем его опасность для государства возрастала в геометрической прогрессии.

Сергей всегда с восхищением, читал романы Юлиана Семенова. Его поражала психологическая выверенность образов, немногословная, но очень четкая обрисовка проблем, классное знание техники че­кистской деятельности, не говоря уже об увлекательности сюжетов. Но как человек, для которого контрразведывательный поиск составлял суть работы, он сожалел, что писатель почти не показывал реальную опасность шпионажа, считая, по-видимому, что это само собой разумеется.

Сожалел потому, что понимание этой опасности у далеких от контрразведки лю­дей было, как правило, поверхностным, причем, как оказалось, его легко можно разрушить. Сергей убедился в этом позднее, в 1990 году, когда экраны ленинградских телевизоров буквально заполони­ли изображения одного бывшего шпиона, изощрявшегося в изложении оправдательных версий своей жизни, старательно сводившего свою историю к гонениям за инакомыслие, к расписыванию ужасов лаге­рей и тюрем. И, что характерно, многие воспринимали всю эту "клюкву" за чистую монету, а часть прессы пыталась использо­вать в общем накате на вдруг оказавшийся беззащитным от любой лжи КГБ, "бессовестно пожирающий деньги налогоплательщиков".

Сергей понимал, откуда шел этот накат и отчего так суетился один из его бывших клиентов. Близилось принятие зако­на о КГБ и об оперативно-розыскной деятельности, а это значи­ло, что материалы слухового контроля могли приобрести законную силу доказательств. Кто знает, какие разговоры были чекистами записаны?
Шпионаж - явление сложное, в советской литературе практи­чески серьезно не описанное и не анализировавшееся. Отсутствие длительное время доступа к соответствующей информации , к ар­хивам, естественно, не позволяло исследователям прово­дить всестороннюю работу. А то , что делали специалисты внутри КГБ, носило прагматический характер и сводилось к составлению анали­тической информации, необходимой для контрразведывательного поиска: признаки, приемы, навыки, техника и так далее.

Вместе с тем описание шпионажа как явления, его социальных, психологических, экономических и иных корней, через призму деградации человеческой личности, или ее мнимого самовозвышения - это возможно тот пласт, вскрыв кото­рый, можно внести новые страницы в человековедение. У нас было принято изображать шпионов как людей убогих, низких предателей, преимущественно падких до трех вещей: вино, деньги, женщины. Хотя, думается, все здесь сложнее. Тем более сложнее неуклюжих попы­ток изобразить сегодня всех шпионов как борцов с тоталитариз­мом или с бюрократией, уравнять их в правах с диссидентами.

Сергей был далек от того, чтобы считать «происками врага» или действиями спецслужб легкомысленное отноше­ние людей к шпионажу. Стремление представить работу по его пресече­нию, как малозначимую, привносилось в общество некоторыми средствами информации. По его мнению, свою роль сыграло здесь наследие прошлого, процессы 30-40 годов, когда в шпионы за­писывали чуть ли не каждого обвиняемого: шпионили на Америку, Англию и вообще на всю заграницу и постепенно люди перестали верить, что шпионаж вообще существует, а не является выдумкой чекистов.

Впрочем, тогда, в 1983 году об этом оперативники не думали - нужно было во чтобы то ни стало найти того, для кого старался Сведеборг и стоящие за ним десятки специалистов тайной войны. Кому предназначался этот измазанный мазутом кусок "камня", со столь интересной начинкой.

Поисковая работа в контрразведке в корне отличается от работы розыскника уголовного розыска или следователя прокура­туры. Быть может потому ее так трудно показать в книге или в фильме, что она начисто лишена внешне эффектных сторон, ха­рактерных для работы коллег из МВД. Для человека непосвященного она вообще может показаться скучной и нудной.

На учебе молодых сотрудников Сергей нередко рассказывал, как в годы начала своего чекистского труда он провел две недели в Североморске, как вместе с моряками, возглавляемыми двумя адмиралами, он в прямом смысле просеивал ил вокруг одного из кораблей в поисках нескольких совершенно секретных плат. В ходе расследования, как выяснил Сергей, разыскиваемые платы, быв­шие ни много ни мало кодами для запуска ядерного оружия, были по незнанию выброшены матросами за борт после того, как они раскурочили ящик, оставленный гражданскими специалистами одно­го из ленинградских НИИ для хранения на судне. Молодые ребята искали в ящике что-нибудь для "ченча", и все, им не подошедшее, покидали за борт. Узнав, что "похитителей" ищут, они были страшно напуганы, и в результате несложной комбинации, предпринятой Сергеем, сами прибежали и признались в содеянном.

Но одного признания мало. Платы нужно было най­ти. Если бы этого сделать не удалось, пришлось бы менять систе­мы кодов запуска ядерного оружия во всем флоте. Это миллионы рублей, не говоря уж о том, что на какое-то время флот, страна будут уязвимы. Вот и просеивали грунт водолазы. И нашли-таки все платы до единой! Сергей тогда ,пожалуй, впервые получил истинное удов­летворение от сделанного дела - дела важного и нужного стране.

А то, что предлагают читателям и зрителям многочисленные детективные книжки и кинофильмы, весьма отдаленно напоминает реальную работу контрразведчика. Кроме "ТАСС уполномочен заявить" Юлиана Семенова, Сергей не знал в нашей литературе книги, настолько приближенно к действительности показывавшей истинную картину поиска агента противника.

Признанные в уголовной практике следы преступления - такие, как отпечатки пальцев, окурки , стреляные гильзы и даже сло­весный портрет - при поиске шпиона практически редко имеют ре­шающее значение, хотя в последние годы криминалистические ме­тоды, включая даже экзотику вроде одорологии, начинали все активнее использоваться и в КГБ. Но все-таки их использовали там, где речь шла о преступлениях, сродни милицейским, - конт­рабанда, нарушения правил о валютных операциях, организованная преступность.

В контрразведке во главе всего поиска стоит его величест­во Анализ. Следы же преступления, которые анализируются, конеч­но, тоже важны, но они лежат в сферах, если так можно выра­зиться, нематериальных. Утечка информации, вербовочная ситуа­ция, каналы связи, мотив измены - постепенно и эти субстанции следствие превратит во вполне реальные доказательства. Но в том-то и суть, что до следствия эти показатели частенько и не доходят.

В контрразведке ведь главное не засадить человека в тюрьму, а переиграть противника, навязать ему свои правила , заста­вить поверить в работу агента под установленным контролем как в чистую рабо­ту. Это открывает возможности не только выяснять, как действу­ет противник, но и изучить, к чему направлен его интерес, какими путями он пойдет к своей цели и, в итоге, вынудить действовать так, как выгодно нашей стране!

Сергей прекрасно понимал, почему именно в этой сфере разверну­лась огромная спекуляция в сегодняшней прессе и в сегодняшней политике. На оперативной игре строит свою деятельность любая разведка мира. Это та схема, в которую можно вместить все многообразие действий спецслужб. Какая бы идеология не прилеплялась к этой схеме, кар­кас этой конструкции остается без изменений. И тот, кто не по­нимает, или не хочет понять этого, сознательно, стало быть, ве­дет к разрушению основ контрразведывательной работы, говоря шире, - основ защиты нашей Отчизны.

Сергей с ужасом наблюдал, что как раз сюда и были нацелены "реформы" новой власти. Поражающие своей некомпетент­ностью публичные заявления некоторых руководителей и полити­ков, рождавшие, кстати, потоки рапортов на увольнение со стороны друзей Сергея, расшатывали эту основу. Кажущиеся заманчивыми слова об отказе от дезинформации в работе КГБ, об отказе использовать дипломатические и иные прикрытия в интересах раз­ведки и контрразведки, по мнению Сергея и его друзей, должны были вызвать гомерический хохот у тех, кого он всегда считал своим противником и считал не без оснований.

О та­ком успехе они могли только мечтать. Что ж, мечты их становились реальностью. Но Сергей был спокоен по крайней мере за будущее своей профессии - его преемникам работы хватит на многие десятилетия. Противник, надо полагать, не пре­минул воспользоваться творящимся в стране беспределом. То, что наверняка закладывается сегодня спецслужбами Запада на завтра , а они большие доки по части просчитывания будущего, базируется на информации, добытой в нынешнем хаосе. Нужно быть просто идиотом, чтобы упустить момент, а уж к идиотам Сергей противников своих никогда не относил, служба научила его от­носиться к "коллегам" с уважением. Так вот то, что закладыва­ется сегодня, даст знать о себе лет через десять-пятнадцать, и мы содрог­немся, если когда-нибудь материалы эти будут опубликованы.

Впрочем, история умеет хранить свои секреты лучше людей. Сер­гей это знал хорошо.
А тогда, в 1983, они провели свой поиск почти безупречно. Даже по тем временам выйти на агента за столь короткое время – в три месяца - было редкостью.

Существует множество методик поиска, в зависимости от исходного материала. В случае со Сведеборгом у Сергея бе­зусловно был хороший «начальный капитал». Дело в том, что в тай­нике, заложенном у 45 километра Приморского шоссе, содержался вопросник, то есть перечень тем и конкретных проблем, которые разведка хотела выяснить через своего источника.

Сергея удивило, насколько скрупулезно и дотошно ставились задания, а также то, что вопросов, по его мнению, было слишком много.

Лишь несколько позже, уже углубившись в изучение инте­ресов противника , он понял, что обилие вопросов скорее всего вызывалось спешкой. Речь шла о возможном приори­тете в разработке космических систем мониторинга за акваторией северных морей. Близилось заключение серьезных международных договоров и контрактов в этой области, и противник не хотел про­дешевить. Счет шел на сотни миллионов долларов прибыли для них и на аналогичную сумму убытков для нас.

Военная сторона проб­лемы ( условно тема называлась "Север") заключалась в том, что кроме мирного использования, система могла работать и как составная часть противоракетной обороны страны. А когда про­тивнику известно все в данной области - это значит, что продол­жать разработку системы - выбрасывать на ветер те самые деньги налогоплательщиков, в трате которых сегодня так модно обвинять КГБ.

Был разработан классический вариант поиска: определялся круг специалистов, имевших доступ к обозначенной противником проб­леме. Потом по частным подвопросам - круг подозреваемых макси­мально сужался. И, наконец, в поле зрения Сергея осталось шесть че­ловек, сведения о которых надлежало пропустить через более мелкое сито проверки. При этом Сергей всегда помнил, что все его подозрения - это подозрения, и не более того. Они, эти подозрения могут оказаться и вообще пустыми, и уж никак не могут служить основанием для какого-ли­бо ущемления прав этих шести. Да и поиск нужно вести филигран­но: во-первых, чтобы не спугнуть возможного агента, а, во-вто­рых, чтобы не оскорбить своим вниманием людей невиновных.

Из шести человек один, маститый ученый, имевший доступ в полном объеме ко всему блоку информации о северных морях, очень неплохо "вписывался" в схему поиска по признакам : часто выезжал за границу, в том числе в одиночку, имел целый шлейф мелких грешков, из которых при желании можно было "нако­пать" мотивы для измены Родине. К тому же, как многие люди его уровня, был он строптив, мыслил неординарно, не очень считался с признанными авторитетами и, стало быть, имел вокруг себя нема­ло «доброжелателей», с радостью узнавших бы, что их шеф вдруг оказался чуть ли не шпионом.

За окружением его наши работники наблюдали весьма плотно, естественно, негласно, и выявили ряд серьезных по­пыток с позиций одной из резидентур в Ленинграде завязать соответствующие кон­такты под легальным предлогом. В общем, для человека с богатым воображением объект для изучения хоть куда. Однако Сергей из собственной практики знал цену подобным материалам. Слишком уж хорошо подпадавшее под разного рода шаблонные схемы, зачастую оказывалось "не в цвет".

Поэтому он обратил внимание на другого человека из «шест­ерки». Возможно, сказалась интуиция, или просто пришло везение, но с первого раза, как позже выяснилось, он попал в точку. Сейчас Сергей вряд ли бы и сам себе объяснил, почему именно Михаил Петрович Годес заинтересовал его. Прямого отношения к документам по "Северу" он не имел, да и специалист вроде бы был не того про­филя. Может быть, в выборе Сергея сыграла свою роль та скрупулезность, с какой разведка задавала своему агенту задания: так обычно говорят с неспециалистом, а человеку, досконально разбирающемуся в деле, достаточно лишь намека, де­тали.

Изучение всей «шестерки» подразделение, где Сергей был заместителем начальника, начало одновременно. Годеса же он взял себе. И потому, что его изучение казалось более сложным, а опытных разработчиков тогда у него еще не было, и потому, что именно у него оказался агент, который мог найти подходы к этому человеку.

По обыкновению изучение Сергей начинал с архивов. Он всегда относился к этой части работы с интересом ученого-исследовате­ля. Вероятно, сказывалась закваска недоучившегося аспиранта и тя­га к научному труду, по которому он в первые годы службы отк­ровенно скучал. Сергей благоговел перед архивами. В его представлении это был неисчерпаемый кладезь сведений о Жизни и об Истории. Читая иногда какие-нибудь пожелтевшие страни­цы, он сожалел, что к их архивам не имеют доступа настоящие уче­ные-историки. Скольких спекуляций на тему о жестокости ВЧК-КГБ можно было бы избежать, если бы открыть часть этих пылящихся бумаг перед непредвзятыми специалистами!

Выискивая крупицы информации в самых разных фондах, Сергей почти всегда умел составить из них целое. Он обладал определенным исследовательским даром. Немногие из сотрудников умели вытаскивать из архивных документов объемную и подчас крайне интересную информацию. В сочетании с аналитическим, хо­рошо развитым прогностическим мышлением и практическим опытом, работа в архивах порой позволяла доходить до половины будущего результата. Вот почему Сергей очень ревностно относился к тому, как его подчиненные работают с документами. Он старался каждо­му внушить мысль, что сегодня мы работаем на будущие поколе­ния. То, что сегодня кажется малозначимым, завтра или даже через деся­тилетия может внести ясность в судьбу человека.

Он еще раз убедился в правоте этого своего подхода, когда в последнее время че­кисты с помощью архивов восстанавливали честное имя тысячам лю­дей. Благодаря монотонно-бюрократической работе его коллег в дале­кие послевоенные годы, сегодня стало возможным получить пенсии, пособия, льготы, найти родных и близких, добиться справедли­вости многим и многим людям.

Особую боль Сергея вызывали архивы, связанные с реп­рессиями тридцатых-пятидесятых годов. Дорого бы он дал, чтобы никогда архивные полки не заполнялись таким многоликим потоком человеческого горя. Но, увы, и это наша история, которую нельзя ни забыть, ни простить. Нужно только обязательно помнить, чтобы не повторилось нечто подобное никогда и ни под какой личиной.

Архивисты Управления работали на очень высоком профессио­нальном уровне и Сергей не понимал, зачем нужно передавать эти архивы кому-то. Он хорошо знал, что в обычных государственных архивах с их громадными фондами и неблагоустроенностью запросы исполня­лись годами, тогда как их архив Управления выдавал нужные людям справки не более, чем в месячный срок. И чтобы дать доступ ученым к архивным документам, совсем не обязательно пере­носить документы с места на место. Достаточно лишь принять нужный для этой работы Закон. Изучать же материалы можно и в Управлении.

Оставил следы в архивах и Михаил Петрович Годес. Его отец - Петр Алексеевич Годес - был в 1935 году репрессирован, когда вместе с группой ленинградских геологов открыл крупное место­рождение олова. Вместо награды его, тем не менее, ожидала тюрь­ма, а потом и расстрел. Дело сохранилось в архиве и, как боль­шинство подобных материалов, поражало своей безысходностью и абсолютным отсутствием каких-либо признаков доказательства ви­ны.

Сергей перевидал сотни репрессивных дел, в том числе видел и ре­золюции типа: "Расстрелять. И. Сталин", "Расстрелять. А. Жданов". Сталин подписывал приговор, вернее решение "тройки", синим ка­рандашом, Жданов - красным. В таких делах обычно содержалось два-три протокола допроса, протокол обыска, а далее следовало решение ОСО - особо­го совещания (прокурор, секретарь обкома, начальник Управления НКВД), справка о приведении приговора в исполнение, не содержавшая никакой информации, кроме даты расстрела. Позднее, в пятидесятых годах, добавились справки о реабилитации.

Теперь вся ответственность за репрессии того периода валится огульно на ЧК. И заметьте, не было ни одного голоса в защиту. Хотя дело не в защите, чего уж тут защищать. Другое дело, что проводило в жизнь террор уже не та ЧК, которую воспитывал Феликс Эдмундович Дзержинский. Его ученики к началу тридцатых годов уже ушли в небытие. А вершила всю эту политику именем партии и народа правящая клика. Но нигде об этом почему -то даже в эпоху гласности не говорится.

А ведь законы 1934 года принимал ВЦИК. «Мудрый» Никита Сергеевич Хрущев грамотно отвел удар от верхушки КПСС и "подставил" органы. Да и как же иначе, если и сам он подписывал приговоры сотням, тысячам людей. И вот уже и сегодня бывшие видные деятели, стремясь обелить себя, снова рисуют ужасного монстра - КГБ, как будто не Политбюро руководило страной. Не надо иллюзий!- Не был никогда КГБ самостоятельным "государством в государстве". Он потому-то и был силен, и силен лишь в строго определенных ему сверху рамках, что был законо­послушен той власти, которая правила в СССР. Сергей это хорошо понимал и иные мемуары некогда круп­ных партработников вызывали у него изжогу своими неприкрытыми попытками свалить вину на других.

Изучая архивные документы на Годеса, Сергей и не предпо­лагал, что и они закладывают кирпичики в фундамент его знания объективного хода истории. Случившееся с отцом оп­ределило и судьбу семилетнего Миши - его вместе с матерью выслали в Казахстан, где он и поступил в школу. А через девять лет - перед ее окончанием - и сам Михаил Петрович столкнулся с пра­восудием. Его и еще четырех его приятелей судили за создание "нелегального" кружка под названием "Час пик". (много позд­нее, вспоминая об этом факте, Сергей подивился, что название популярной петербургской газеты возникло довольно давно и в умах шестнадцатилетних мальчишек).

Но тогдашний "Час пик" обошелся ребятам в 5 лет лагерей по статье 58-10 (Контрреволюционные преступления. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания. В редакции Уголовного кодекса РСФСР 1926 года). Это спасло Михаила Петровича от фронта, но пока­зало ему изнанку жизни.

После отбытия наказания Годес сумел возвра­титься в Ленинград и даже поступил в институт, уже тогда проя­вив недюжинную изобретательность по части написания своей би­ографии. Возможно, обман и раскрылся бы, но наступил 1953 год, умер Сталин, а в 1955 Михаил Петрович был реабилитирован, политические обви­нения с него сняты, статья переквалифицирована на хулиганство. По-видимому, на пересматривавшую судимость Годеса инстанцию оказало влияние наличие в протоколах дела данных о том, что он и его подельники умудрились сжечь в своем поселке чуть ли не все почтовые ящики.

В начале шестидесятых Михаил Петрович, будучи уже молодым ученым в одном из престижных ленинградских институтов, активно включился в международное сотрудничество. Это были последствия «оттепели» - развитие международных связей после десятилетий "же­лезного занавеса". Михаил Петрович был привлечен к этой работе скорее благодаря знанию языков. Его отец, происходивший из семьи обрусевших еще в ХVII веке французов, сумел привить сыну любовь к французскому языку, а мать дополнила его лингвистические познания еще немецким и английским, благо она их преподавала и знала в со­вершенстве.

Обо всем этом Сергей узнал из досье Михаила Петровича Годеса, как негласного сотрудника органов КГБ. Досье это сохрани­лось в архивах. Слежка за иностранцами в те времена оставалась важной задачей органов безопасности, хотя велась еще, по се­годняшним меркам, несколько наивно, отдавала сильно веяниями эпохи НКВД, но Михаил Петрович был замечен и привлечен к осве­домительству.

Сергей по материалам дела легко установил, что работал Годес на органы спустя рукава, откровенно отбывая по­винность, поэтому от его услуг очень быстро отказались.

Од­нако и из этих куцых материалов Сергею удалось выяснить, что Михаил Петрович в шестидесятые годы, очевидно, попал-таки в поле зрения спецслужб одной из западных стран. Дело в том, что его знакомая по международному обмену, болгарка Фатима Залевская, с которой Михаил Петрович был очень близок, вдруг в очередной из своих визитов в Англию осталась на жительство в этой стране. На сей счет в деле имелась подробная справка от болгарских друзей. Они же проверили и сообщили, что Залевская вскоре после своего невозвращения объявилась в числе сотрудников не­кой фирмы, хорошо известной в качестве "крыши" для подотдела английской разведслужбы "Сикрет Интеледжентс Сервис". Впрочем, это еще точно ни о чем не говорило, Залевская могла из дружеского расположения к Годесу и не сообщать о нем своим новым шефам.

Ничего другого, заслуживающего внимания в связи с по­иском, который вел Сергей, в архивах он не нашел. Материалов для выдвижения какой-либо серьезной версии было явно недоста­точно. Более того, получив ответ на свой запрос из ОВИРа ( Отдел виз и регистраций), - зап­рос этот Сергей сделал скорее автоматически, для соблюдения формальности, - он с удивлением узнал, что Михаил Петрович уже более двух лет добивается разрешения на выезд из СССР по приглашению своих многочисленных родственников, вдруг объявившихся у него в других странах.

Космополитизм Михаила Петровича проявился весьма своеобразно, ибо он последовательно запросил визы в Из­раиль, Францию и Германию, поочередно выдавая себя то за ев­рея, то за француза, то за немца, в зависимости от того, какую конъюнктуру он считал выгоднее. В другой раз Сергей, видимо, посмеялся бы над выкрутасами Михаила Петровича, однако сейчас эти данные привели его в невеселое настроение. Практика по­казывала, что «отказники» в восьмидесятые годы избегали выхода на спецслужбы, дабы не скомпрометировать идею выезда еще и неблаговидной шпионской деятельностью. Единственное, на что обратил внимание Сергей, это резкая активность Годеса в ноябре 1983 года. Если до этого он два года добивался выезда "ни шатко, ни валко", то есть по существу никак не добивался, лишь пода­вая каждые полгода заявления, то в начале ноября он разразился целыми пачками заявлений во все возможные в таких случаях инстан­ции: в ЦК КПСС, МВД СССР, ОВИР ленинградский и центральный.

Сергей уже подумывал, что, наверное, Годеса придется отбросить, но, подчиняясь профессиональной дисциплине, решил все-же связаться с подразделением, которое обслуживало институт, где работал последние пятнадцать лет Михаил Петрович. Уже после первого короткого телефонного разговора с тамошним оперативником мнение Сергея о Михаиле Петровиче изменилось настолько, что он буквально "рванул", как говорится, с места в карьер, чтобы лично ознакомиться с «институтскими» материалами.

Суть вопроса коротко сводилась к следующему. Когда Михаил Петрович в первый раз запросил разрешение на выезд из страны, оно тогда ему было дано, ибо официальные данные, подготовлен­ные его начальником отдела в институте, свидетельствовали, что Михаил Петрович чист "аки агнец", и к государственным секре­там по роду работы отношение имел лишь косвенное, да и то, что он мог узнать, давно уже противнику известно. Учитывалось, что Михаил Петрович был не первым сотрудником института, покинувшим Советский Союз ради благополучия на «земле обетованной».

Благонадежность Михаила Петровича считалась столь прочной, что его даже не попросили уволиться, как это было принято в подобных случаях. Рассудили, дескать, нужно же человеку как-то существо­вать, да и срок ему понадобится небольшой, чтобы сог­ласовать все оставшиеся формальности. Жена с ним ехать отказа­лась, детей они не нажили, а матушка, благодаря которой он вдруг оказался обладателем изрядного количества родственников "за бугром", тихо скончалась, не выдержав гонки за выезд и оставив Михаилу Петровичу небольшое наследство в виде несколь­ких картин и предметов антиквариата, что могли бы заинтересо­вать энергичных любителей старины. Не для аукциона "Сотби", понятно, но и не совсем уж мелочь, на первое время должно хва­тить.

И все бы сложилось для Михаила Петровича хорошо, если бы не "повышенная" бдительность одной молодой женщины, поступившей в Первый отдел института недавно, и с исключительной добросовестностью относившейся к своему делу. Людмила Васильевна Тимофеева сказала оператив­ному работнику , что начальник отдела, где работал Михаил Петрович , регулярно брал большое коли­чество отчетов по проблеме "Север". И хотя он по положению имел отношение и доступ к этим документам, но Людмила Василь­евна решила, что уж слишком много для одного человека томов, ведь не может же он со всеми сразу работать, а значит и нечего их таскать туда-сюда. Оперра­ботник, тоже сотрудник молодой, Володя Петров, собственно и пришел, чтобы познакомиться с Людмилой Васильевной, провести с ней инструктаж, рассказать кое-что о происках спецслужб, а Люд­мила Васильевна возьми и поведай ему об этих отчетах.

Рассказывая обо всем этом Сергею, Володя Петров как бы подшучивал над собой: посчитав тогда, что информа­ция эта внимания не заслуживает. Он, конечно, ничего такого Людмиле Васильевне не сказал, даже поблагодарил ее за наблюдатель­ность. Если бы не его шеф - Александр Викторович Петровский, Володя о этом разговоре в Первом отделе скоро бы и забыл. Но Александр Викторович оценил информацию более бдительно и попросил Володю проверить, для чего понадобились отчеты по "Северу".

И вот тут-то снова проявился Михаил Петрович Годес. Воло­дя не без труда, но выяснил, что, оказывается, в институте до­вольно широко распространена практика, когда со спецотчетами могут знакомиться и сотрудники, которые к ним вро­де бы отношения иметь не должны. Нап­ример, Михаил Петрович разработал одно хитроумное приспособле­ние, абсолютно несекретное, но его удачно приспособили к со­вершенно секретному изделию. Само собой, описание прибора Ми­хаила Петровича вошло в описание всего изделия и автоматически, согласно действующим правилам, приобрело гриф "Сов. сек­ретно".

Получался парадокс - сам изобретатель, если он не имел соответствующего допуска, уже не мог получить доступа к своему изобретению. Более того, попытайся он свое изобретение где-нибудь использо­вать на стороне, еще и привлечь могли за разглашение тайны. Эта инструкция давно возмущала ученых и считалось естественным ее нарушать. Срабатывала корпоративность и презрение к «совсекретному» режиму. Сергей считал это недовольство вполне нормальным явле­нием. Кому может понравиться вся эта абракадабра, которую пред­писывали инструкции по секретным работам. Сергей и сам в своей работе применял те же инструкции и прекрасно понимал, что энтузиазма, особенно у свободолюбивой научной интеллигенции, они вызвать не могут.

И вот именно необходимостью посмотреть на некоторые материалы своих изобретений, которые он еще не успел оформить авторскими свидетельствами и которые хотел использовать в эмиграции, Ми­хаил Петрович Годес мотивировал перед своим шефом интерес к отчетам по "Северу". А шеф оказался человеком настолько легковерным и покладистым, что без долгих раздумий выполнил просьбу Михаила Петровича, любезно дав ему время посмотреть отчеты в своем кабинете, и, как уда­лось выяснить Володе Петрову, даже оставлял Михаила Петровича в этом кабинете с бумагами наедине. Разве можно не доверять че­ловеку, проработавшему с тобой бок о бок пятнадцать лет…

А что двигало на­чальником Михаила Петровича - доверчивость, глупость, излишнее самомнение? Это еще предстояло выяснить. Однако уже сейчас Сергею было ясно, что, отказав Годесу в выезде, Петровский поступил верно. Нужно было разобраться в истинной осведомлен­ности Михаила Петровича в секретах. Сергей не стал вникать в тонкости работы товарищей, но по их выкладкам получалось, что Годес вряд ли мог глубоко вникнуть в разработку "Север", а в состоянии был лишь определить ее основные направления, уровень проделанной работы по части заказа в самых общих чертах.

Когда информация об осведомленности Годеса дошла до ми­нистерства, там решили отложить его выезд на три года, что и было сделано. Сейчас, когда этими материалами заинтересовался Сер­гей, до пересмотра выездного дела Михаила Петровича остава­лось около шести месяцев. Выяснять, делал ли Годес копии документов, выписки из них, подразделение Петровского не стало да и вряд ли они имели на то основания в ту пору. Ограничились тем, что при­няли меры к увольнению его с объекта, и более внимательно ста­ли приглядывать за возможными контактами Годеса с установлен­ными разведчиками. И все-таки данных, представляющих оперативный интерес, не получили.

Но для Сергея самым важным оказалось другое. Сравнив сте­пень осведомленности Михаила Петровича и вопросник, обнаружен­ный в тайнике, Сергей почувствовал охотничий азарт. Вопросы как раз и касались уточнения тех моментов, которые Годесу были неизвестны. Степень совпадения, как показали аналитики, превы­шала 75 процентов. Узнав все это, Сергей попытался «набросать» возможные версии происходившего и счел необходимым посоветоваться со следователями о возможности бо­лее глубокой проверки сигнала на Годеса в рамках дела оперативного розыска агента иностранной разведки, которое он услов­но назвал "Вираж".

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 10. Крутой "Вираж"
(Ленинград. Ноябрь 1983 г.)

Совещание у Ивана Алексеевича Артюхова длилось уже второй час. От табака и бесконечных споров, казалось, сам кабинет нака­лился, а возбуждение собравшихся достигло предела.

Стиль работы Артюхова был демократичным. Иван Алексеевич любил и умел слушать, причем это было не проформой, а истинной потребностью. Он хорошо знал цену своим сотрудникам и не раз радовался, когда простой «опер» поражал всех в его кабинете неожиданным решением. Являлось ли это у Артюхова интуитивным, или он хорошо владел психологией управления, но от него сотрудники выходили чаще удовлетворен­ными. При этом они были уверены, что шеф принял их точку зре­ния, хотя подчас принятое решение не имело ничего общего с те­ми мыслями, с которыми сотрудник входил за эту обитую кожей дверь.

Сергей сделал краткий доклад по делу "Вираж", обрисовав накопленную подразделением информацию в отношении всех шести лиц, подпадавших под облик разыскиваемого агента. Он старался не выделять материалы по Годесу, но Артюхов был, что называется, стреляный воро­бей и сразу же уловил мнение Сергея. Затем, под девизом "куда грести дальше?" он дал слово всем собравшимся. Позднее, уже в годы перестройки, Сергей с грустью вспоминал эти артюховские совещания, где важнее всего была свежая мысль, умение анализировать, где человек оценивался не по его положе­нию в чекистской иерархии, а в первую очередь по своим знани­ям, профессионализму, любви к своему делу.

Сергей всегда старался по мере возможностей следовать этому стилю и в своей работе. Но когда однажды, давая интервью одному известному ленинградскому журналисту и отвечая на вопрос о характере взаимоотношений в КГБ между руководством и опера­тивным составом, он искренне попытался осветить именно такой под­ход к делу, то наткнулся на откровенное непонимание. Журналист посчитал, что с ним лицемерят. Хорошо еще, что Сергей с присущей ему наблюдательностью и привычкой фиксировать реакцию собесед­ника, заметил это, и в лоб спросил: что - не так? И после горя­чей полемики должен был признать, что то, о чем он говорил - прекрасный идеал , а в реальной же жизни Управления времен перестройки отношения строятся подчас по иным критериям. Как-то незаметно в жизнь чекистов вошли и излишний бюрократизм, и чи­нопочитание. Сидеть на совещаниях стало отнюдь не интересно, а зачастую и просто скучно. Верх брал бездушный цифровой подход.

Сергей затруднился бы ответить, было ли это вызвано толь­ко тем, что на руководящие должности в Комитете стали прихо­дить люди из номенклатуры, или сказывалось влияние общей ат­мосферы в обществе - того самого «застоя». Но его невольно возмущало, что ровесники, чье главное достоинство состояло в пребывании по нескольку лет инструкторами в аппара­те горкома- обкома, вдруг становились подполковниками. Исп­равно срабатывал механизм их движения наверх и при этом не учитывались ни реальные способности, ни знания, ни отношение к делу.

Но надо сказать, что в ленинградском управлении это не стало системой. Как-то раз Сергей подсчитал, что таких выдвижен­цев за годы его службы было всего около десятка. Почти всех он в той или иной степени знал, большинство с годами становилось квалифицированными мастерами своего дела. Сергей не разделял огульного мнения, мол, если партийный направленец, - значит это плохо. В конечном счете, все зависит от самого человека. Он, например, как и большинство ленинградских чекистов с огромным уважением и порой с восхищением относился к первому заместителю начальника управления и очень многому научился у него - и как у руководителя, и как у про­фессионала, хотя тот пришел в контору по направлению обкома КПСС.

Правда, было одно «но». Тот первый заместитель на­чинал все-таки с азов, прошел к своему назначению почти двадцать лет, службу знал по собственному опыту, пускай и не с опера, а начальника отделения, но пересчитал все ступеньки в контрразведывательной иерархии.

Иначе было в начале восьмидесятых годов. Сергей, честно говоря, не задумывался над этим явлением до тех пор, пока не столкнулся с ним непосредственно. Началось с того, что он предложил на должность своего зама парня, с которым проработал не один год вместе, съел, что называется, пуд соли, практически подготовил его к руководящей должности. Что немаловажно, это выдвижение поддерживалось и большинством коллектива. Тому много причин: и спокойный, уравновешенный характер, и доброжелательное отношение к людям, и прекрасные оперативные результаты.

Но «кадры» мягко, но настойчиво предложили свою кандидатуру: после окон­чания спецшколы - партнабор. Не прошло и двух лет, как он уже командовал самим Сергеем, быстро проскочив с должности его зама на ступеньку повыше, возглавив крупнейшее подразделе­ние Управления. Эти кадровые передвижки приостановили в росте четырех ребят, которых Сергей знал и ценил и которым новоявленный шеф в подметки не годился. Сергей иногда думал, что он необъективен, ведь не кому-то, а ему перебежал до­рожку новый руководитель и отрицательное мнение свое до поры держал при себе.

Тогда он даже в самых дурных снах не мог предположить, ка­кая кадровая чехарда начнется с приходом к власти людей, вое­вавших с номенклатурой, привилегиями и бюрократией. Назначения по принципу личной преданности, чего раньше стеснялись и пытались проводить ненавязчиво, теперь делались в открытую. Наука управлять вообще забылась. И что особенно поражало, быв­шие "блатные", как росли при КПСС, также продолжали расти и при демократах. Только если раньше своих связей не афишировали, то теперь ими гордились. И вот уже один ушел министром в «банано­вую республику», второй, доказавший свою верность "Белому дому" тем, что "закладывал" в августовские дни 1991 своих же коллег, по принципу "главное, успеть доложить первым" - глядь, уже в са­мых верхах исполнительной власти.

И началась откровенная грыз­ня. А неумение свое руководить, что на митингах не приобре­тается, стали подменять интригами, разборками, подсиживани­ем. Да, не минула сия чаша и Управление МБ.

А в ноябре 1983-го, еще не отягощенный "кадровыми" мысля­ми, Сергей с удовлетворением услышал итог их двухчасового ин­теллектуального марафона у Артюхова: « Будем проверять радиоканал! Весь опыт последних лет пока­зывает, что агентура противника в подавляющем большинстве слу­чаев использует этот канал связи».

Сергей полностью разделял такое мнение. Он понимал также, что получив подтверждение на радиоканале, они существенно продвинутся в своих поисках. Это будет почти 100- процентным доказательством связи агента со спецслужбой, даст отличную базу для следствия. Контрразведка располагала техническими воз­можностями для перехвата, дешифровки и локализации радиосвязи, но и противник, разумеется, не дремал. Мало было знать график радиопередач, отделить боевые передачи от учебных и маскировочных, нужно было в широкой полосе действия радиопере­датчика зарубежного агентурного центра - а полоса эта могла за­нимать чуть ли не пол-Европейской части Союза - най­ти во что бы то ни стало искомый приемник.

Специалисты знают, что дело это довольно сложное, гораздо сложнее, чем представляется после просмотра неко­торых кинофильмов о радиопеленгации времен второй мировой вой­ны. С тех пор техника качественно двинулась вперед. Сегодня, к примеру, агент не обязательно в момент приема должен нахо­диться у передатчика, да и сама передача иногда длится доли секунды, а принимать ее можно не только, скажем, дома, но и "на ходу", и в театре, и на улице и вообще где угодно. Имелась бы соот­ветствующая аппаратура. Используются же все возможности современ­ной науки: от спутников до лазеров. Сергей неплохо изучил возмож­ности западных средств связи, полагал, что и у наших разведчи­ков имеются аналогичные образцы техники, но так ли это на са­мом деле, он не знал - не ведал, ибо по роду службы знать это ему было не положено.

Итак, хоть Сергей и немного сомневался, что коллеги Све­деборга после провала быстро пойдут на новую связь, пусть и безопасную для них - по радио, но все же решился провести конт­роль эфира - для начала вокруг дома Годеса. Тем приятнее оказался результат. И хотя Михаил Петрович, как доложили ребята из "на­ружки", во время передачи находился у себя на даче, приемное устройство в его квартире сработало, что и удалось засечь службе радиоконтрразведки 21 ноября 1983 года. Передача дли­лась около трех десятых секунды. Вероятность нахождения прием­ника в квартире Годеса составила более 75 процентов.

Был и еще сюрприз, на который Сергей сгоряча сразу и не обратил внимания. Лишь два дня спустя, готовя обобщенную справку для доклада, он заметил, что дача Годеса находится в том же садоводстве в районе Васкелово, где недавно приобрел себе домик Сергей. Вновь и вновь убеждался Сергей, насколько тесен этот мир.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 11. История падения
(Васкелово. Ноябрь 1983 г.)

Михаил Петрович Годес любил выйти по первому тонкому ледку лем­боловского озера потягать окушков. В эту зиму лед стал поздно, но он решил рискнуть, попытать рыбацкое счастье. На дачу он приехал в пятницу вечером. Хорошенько ее протопил. В печке весело потрескивали дрова, запах леса, дыма постепенно вместе с теплом вытеснили тот нежилой дух, что всегда приходил на дачу, когда в доме долго никто не появлялся. Михаил Петрович приго­товил снасти, выпил настоечки из черноплодной рябины, по при­готовлению которой был большой дока, и прилег на диван, поджидая, пока дрова прогорят и исчезнут голубенькие язычки угарного газа.

Сон, однако, не приходил. Надежда на то, что поездка разве­ет охватившее его безотчетное чувство страха, не оправда­лась. Он по-животному чуял опасность. Это был не страх одино­чества, не страх темноты. Нет, шорохи пустого дома и темнота ночи не пугали и не тяготили его. А между тем, каждой клеточ­кой своего тела он ощущал нависшую над ним опасность. Он не был знаком с парапсихологией и довольно скептически относился к подобного рода изысканиям, иначе бы нашел объяснение , почему, начиная с сентября, он вдруг стал чувствовать, будто над ним занесен меч.

В сентябре хорошо отлаженная машина западной разведки да­ла сбой. Михаил Петрович не знал о провале Сведеборга, он только не нашел предусмотренной инструкциями отметки о закладке тай­ника, которую кто-то неизвестный ему должен был нарисовать не­подалеку от его дома на фонарном столбе. И хотя те же инструкции на сей счет ясно говорили, что связи может не быть, что всегда предусмотрены запасные варианты, но себе Михаил Петро­вич признался, что после срыва очередной связной операции он впал в панику.

Именно эта паника подтолкнула его к форсиро­ванию вопроса о выезде. А подсознательно он понимал, что если вдруг произошел срыв, то у него осталось не так уж много вре­мени.

Он лежал в темноте, мысли лезли в голову невеселые - о том, что если бы не шорох мышей, то можно считать себя в скле­пе и тому подобное. Ворочаясь с боку на бок, он мысленно "прок­ручивал" свою жизнь словно на мониторе видеомагнитофона, все свои 56 лет. Здесь, наедине только с самим собой, он позволял себе быть искренним, вернее, почти искренним. Как и всякий человек, психологически он оставлял себе "отходную", оправдание. Он отк­ровенно сожалел, что вляпался в эту историю: ему ли зани­маться шпионажем? В его то годы, с его положением, взглядами на жизнь - что толкнуло его на столь необдуманные поступки?

Как ни странно, но Михаил Петрович не пи­тал ненависти к Советской власти за то, что, она, эта власть, с самых его юных лет приложилась к нему тяжелым камнем, испортила начало жизни. Нет, может, благодаря такому началу, такому нетепличному воспитанию он и научился сопротив­ляться, оказался сильнее обстоятельств, прошел сквозь невзгоды и теперь только себе самому был обязан тем, что стал доктором наук, еще не так давно - замзавом лабораторией крупней­шего, авторитетнейшего в стране и в мире института. Его имя известно в кругах специалистов, у него высокий показатель ци­тирования. Михаила Петровича считают любимым учеником одного из первых советских академиков. И действительно, старик беско­рыстно вложил в него, как и в десяток других своих учеников, и свои знания и свою любовь к науке. Он учил их служению Отечеству, хотя само Отечество иногда довольно сурово обходилось с их наукой.

Известность была, любимая работа была – кому-кому, а ему-то грех жаловаться. Он сделал немало. Правда, с возрастом он чувствовал, что на пятки ему наступают молодые колле­ги, но, когда в верхних этажах государства преклонный возраст не есть «криминал», то и ему можно жить спокойно. По крайней ме­ре, он рассчитывал еще лет на десять-пятнадцать активной деятельности, благо, здоровье позволяло.

Материальная сторона? Нет, он жил, пожалуй, получше многих своих сверстников. Плюс поездки за границу. Для большинства оборонщиков это была редкость, но ему и здесь повезло, он тру­дился «на стыке», поэтому его скрепя сердце нет-нет да и выпускали. По­ездки позволяли решить многие финансовые проблемы, за его лекции хорошо платили - ведь он представлял школу мирового значения.

Не совсем удачно сложилась его жизнь в личном плане, жены у него долго не задерживались. Третий брак с Ниной, бывшей ма­некенщицей, он теперь тоже не назвал бы удачным. Его обидело ее упорное нежелание разделить с ними судьбу эмигранта. Впро­чем, он подозревал, что у нее есть в Союзе хорошая ему замена, так что его выезд мог легко решить Нинины проблемы. Однако комплексов по этому поводу Михаил Петрович не испытывал, принадлежа к тому типу мужчин, которые считают вторую по­ловину человечества лишь необходимым физиологическим придато­ком. Любимым анекдотом Михаила Петровича на данную тему был о том, что Господь создал Еву из ребра Адама потому, что это единственная кость в человеческом организме, начисто лишенная мозга.

Он не находил ответа на вопрос, что же заставило его на склоне лет пойти на столь страшный риск? Просто ли потребность обеспечить спокойную жизнь на западе, спокойную, то есть материально обеспеченную. Неужели он пошел на занятие шпиона­жем, - а он прекрасно знал, что именно так называется то, чем он занимается последние два года во всех уголовных уложениях мира, - не­ужели он пошел на это из меркантильных соображений? Нет! Эта мысль Михаилу Петровичу не нравилась и он ее с возмущением от­вергал, считал себя выше этого. Да нет же, все сильнее, важнее, он простой русский патриот, чем он хуже известного академика? Он человек государственный , ему обидно за прозябание русского народа, он выходец и дворянского рода...

Тут Михаил Петрович прервал свои размышления, вспомнив, что начинает сам себе излагать легенду, сочиненную вместе со специалистами с той стороны. Ухмыльнувшись, он оценил качество их работы: ишь ты, сам начинаю верить во все это...

А начиналось-то все на редкость обыденно. В 1980 году, когда в Москве шла Олимпиада, его по старой па­мяти попросили принять участие в приеме одной группы иностран­ных коллег, поскольку всех сотрудников иностранного отдела откомандировали в распоряжение олимпийцев, а Москва, как всегда, на выходные подбросила группу в Питер. Михаил Петрович не стал отказываться. Не столько потому, что не хотел ссориться с иностранным отделом (он хорошо знал, кто может стоять за этой просьбой), но скорее потому, что давно не практиковался в языках, а живое общение всегда помогало быстро восстановить утраченные нравыки.

Группа оказалась легкой на подъем, а Михаил Петрович еще не забыл молодость и исполнял обязанности гида великолепно. Из серьезных ученых он знал в группе только Тадеуша Кромми, с которым познакомился года два назад в Копенгагене на одном из симпозиумов. Они быстро узнали друг друга и не удивительно, что вечером, когда группа отправилась на отдых, Михаил Петрович и Тадеуш очутились вместе за столиком в "Европе", а бутылочка шампанско­го привела их в хорошее расположение духа и настроила на лири­ческий лад. Воспоминания, слово за слово, разговорились об об­щих знакомых и Тадеуш, игриво погрозив Михаилу Петровичу паль­чиком, передал привет от Фатимы Залевской.

Тогда под влиянием то ли усталости, то ли шампанского, но Михаил Петрович не обратил внимание на слишком уж многочислен­ные познания Кромми в интимной стороне его знакомства, о кото­ром Михаил Петрович и сегодня, ворочаясь в темноте своей дачи, вспоминал с удовольствием, ему просто было по-настоящему приятно. Так он не­заметно и заснул, отбросив мысли и о своих проблемах, и о ма­леньком приборчике, который остался в его квартире и был наст­роен на прием сообщения из разведцентра в Мюнхене, и о надеждах получить от этой связи разъяснения своим страхам и о мно­гом, многом другом...

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 12. Старые стены
(Ленинград. Декабрь 1983 г.)

По всем классическим канонам, после получения столь дока­зательной информации о причастности человека к шпионской рабо­те, контрразведка должна спешить. Принимать меры к тому, что­бы, закрепив все процессуально, заполучить доказательства: ра­диоаппаратуру, шифры, инструкции, средства тайнописи, словом, те вещи, при виде которых любой профессионал ощущает легкую эйфорию от успеха - а это действительно успех, вер­шина, победа, и затем столь же сильную озабоченность, как бы все это не уплыло, ибо клиенты контрразведки, люди, как правило, нервные и даже от тени подозрения готовы уничтожить улики - сломать, выкинуть, сжечь...

Сергей не был исключением, и все его мысли последний месяц крутились в основном вокруг того, как подгото­вить захват Годеса с поличным - и сделать ли это гласно, или скрытно, в надежде на игру. Поэтому, когда докладывая Генералу ситуацию, он услышал, что нужно подумать над тем, а стоит ли брать вообще Годеса, Сергей был несколь­ко обескуражен. Сперва он, зная об оригинальности мышления Гене­рала, воспринял его соображения как попытку еще раз проверить­ насколько он, Сергей, убежден в правильности своих вариантов. Но Генерал, упредив попытки Сергея доказывать свою правоту, поп­росил ответить только на один вопрос:
- Зачем противнику надо было вербовать человека в столь зрелом возрасте? Сережа, ты же должен понимать, что 56 лет - возраст не шпионский, а кроме того, зачем вербовать че­ловека, не имеющего прямого доступа к серьезной документальной информации?

Возражений Генерал не стал выслушивать, посоветовав не горячиться, а подумать. Дал срок - неделю и, улыбнувшись, буквально вытолкал Сергея из своего роскошного кабинета.

Кстати о кабинете. Сергей знал, что в этом кабинете когда-то сидел Запорожец, печально известный по делу об убийстве Кирова. Похоже, что кабинеты руководства «конторы» никогда не менялись, какие бы бурные вихри не проносились над этими стенами. Начальник Управления сидел на четвертом этаже, ря­дом с кабинетом, где сохранилась мебель времен Берии, столы с зеленым сукном, гордость кабинета - старинные часы с боем, экзотически смотрящийся на фоне старины телевизор "JVC", множество телефонов. По-соседству располагался небольшой уютный зал для заседаний, на стене которого висели, правда, давно уже не работающие, приборы – видимо, подарок какого-то морского ведомства тридцатых годов: барометр, показатель уровня воды в Неве, термо­метр, морские часы с 24-часовым циферблатом и что-то еще, не­понятного назначения.

Напротив располагался кабинет первого зама. Роскоши в этих кабинетах не было, кроме разве что обитых настоящим деревом стен да наличия небольшой ком­натки для отдыха.
Сергей Миронович Киров имел непосредственное отношение к строительству "Большого дома". При входе со второго подъезда, со стороны Захарьевской улицы, и Литейного проспекта висит мемориаль­ная доска, на которой золотом написано: "Здание Полномочного представительства ОГПУ в ЛВО. Сооружено по инициативе С.М. Ки­рова по проекту архитекторов А.И. Гегелло, А.А. Оль, Н.А.Троц­кого. Строители здания Ф.Т. Садовский, И.М. Романовский. Здание заложено 15.10.1931, окончено строительством 7.11.1932".

Здание действительно уникальное. Построенное 60 лет назад, оно и сегодня поражает современностью архитектуры. Великолепен «Красный зал» - самый большой, почти на тысячу мест. "Красным" он назван по цвету стен, под красный мрамор. Над сценой огромный барельеф В.И. Ленина. Вождь пролетариата расположен асимитрично - таким образом, что в центре барельефа находится его ухо. Сергей не знал, было ли это сделано случайно, или имело какой-то особый смысл, но старики иногда подшучивали, считая, что автор барельефа таким образом подчеркнул, что ЧК - это не только глаза, но и "уши партии".

Невдалеке от входа в "Красный зал" - комната боевой славы Управления, где на скромном постаменте лежит книга Памяти, с перечислением имен чекистов Ленинграда, отдавших свои жизни за Отечество. Над книгой склонены знамена - подарок сотрудникам от трудовых коллективов Петрограда и Ленинграда. Кажется, в этой комнате дышит сама История. Здесь, по традиции, вручают удостове­рения молодому пополнению сотрудников.

Еще следует отметить, что огромное здание было построено за одиннадцать месяцев­ - немыслимый для нынешних строителей срок. Ходили легенды, что материалы для стройки чекисты добывали под угрозой оружия прямо с барж, плывущих по Неве. До сих пор на лестничных про­летах видны стальные балки с надписью "Кrupp 20".

Предполагал ли Киров, какую трагическую судьбу сыграет этот дом в его жизни?

Сергей, уже работая в управлении, с ин­тересом познакомился с книгой перебежчика Орлова, в которой из­ложена версия убийства С.М. Кирова и участия в этом Управления НКВД по Ленинграду. Что ж, будучи профессионалом, Сергей оценивал эту версию как исключительно правдоподобную. Трудно было пред­положить, что в те времена, задержав за несколько дней до покушения стрелявшего впоследствии в Кирова Николаева с пистолетом у входа в Смольный, его вдруг отпустили " за здорово живешь" и даже не взяли в проверку. Здесь возможны два варианта: ли­бо тогдашние руководители ленинградского Управления НКВД Запорожец и Медведь помутились разумом, либо Николаев - яв­лялся агентом Запорожца и выполнял отработанную ему, возможно "в темную", линию поведения.

Нельзя сказать, что тогда, в 1983 году, Сергей часто задумывался о своей сопричастности к тому, что творилось в этом здании во времена сталинского террора. Честно говоря, работа не оставляла времени для подобных раздумий. Лишь много позднее, когда Сергей вместе со всеми получил доступ к целому пласту литературы на эту тему, когда все настойчивее стали связывать работу органов НКВД и КГБ и ста­вить их на одну доску, когда стали утверждать, что нынешнее КГБ должно разделить ответственность за кровавый террор, кро­вавые дела прошлых лет, а кое-кто и прямо ставил знак ра­венства между НКВД тридцатых-пятидесятых и КГБ шестидеся­тых-восьмидесятых годов, Сергей все чаще стал задавать себе вопрос: а правомерны ли такие сопоставления?

Сам он категорически отрицал какую-либо юридическую ответственность КГБ за давние преступления, но в моральном плане далеко не все ему было ясно, жизнь рождала свои труд­ные вопросы. Почему нынешние чекисты считали для себя обяза­тельным чувство покаяния перед людьми, замученными в застенках НКВД? Иначе чем объяснить их участие в работе по реабилитации, пожертвования на памятник жертвам репрессий, участие в работе "Мемориала" и многое другое?

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 13. Хроника "путча" (продолжение)

(Ленинград. 20 августа 1991 г.)

Напряженность вчерашнего дня не спадала и вылилась в организованную в 14-00 в «Синем зале» встречу оперативного состава ведущих контрразведывательных служб с руководством. Перед этим в 11 часов состоялось совещание, на котором некото­рые начальники подразделений потребовали, чтобы начальник Управления встретился с сотрудниками и чтобы Управ­ление выступило в печати с изложением своей позиции. Последним аргументом в пользу этой встречи стало то, что на ее проведении настоял секретарь парткома Управления.

За время своей службы Сергей редко наблюдал, чтобы генералитет выглядел так неуверенно. Говорил фактически только начальник управления. Он все взял на себя. Это было Сергею ясно. По внеш­нему виду Генерала было трудно определить его долю участия в выработке позиции руководства Управления по отношению к московским событиям, но без него наверняка не обошлось. На­чальник коротко доложил, что вчера, после встречи у командую­щего округом, где был собран комитет по чрезвычайному положе­нию и куда вошли все, кому это положено по ситуации в таких случаях, он связался с вице-мэром В.Н Щербаковым и заверил его, что обстановка в Петербурге не предвещает каких-либо осложнений. Этим же утром встретился с прилетевшим в город мэром А.А. Собчаком и также подтвердил, что ситуация в целом спокойная и нет ника­ких оснований к тому, что она осложнится.

В ходе совещания Сергею запомнилось два момента. Кто-то из молодых работников спросил, зачем начальник вошел в состав ко­митета по ЧП? Ответ был очевиден - по положению. И еще выступил один начальник райотдела . Человек служил давно и, видимо, счи­тал, что терять ему нечего. Он с глубокой болью, очень искренне сказал, что не одобряет действий руководства Управления, а считает, что выдвинутая ГКЧП программа очень конструктивна, направлена на восстановление порядка в стране и нужно ее реши­тельно поддержать. Ответом ему было молчание. Зал однозначно не разделял этого мнения.

На встрече с генералитетом начальник повторил то же самое, что говорил утром. Просил не предпринимать необдуманных шагов. Подчеркнул, что в Ленинграде обстановка спокойная и нет никаких оперативных данных, что она может ухудшиться. Заверил, что он находится в контакте с руководством го­рода и поддерживает законно избранные органы власти. Там опять возник вопрос о подготовке заявления для печати от имени управления. Но начальник четко сказал, что делать этого не считает нужным , ибо спецслужба, по его мнению, не тот ор­ган, чьих высказываний ждут в подобной ситуации.

Сергей снова собрал своих ребят, хотел проверить на них правильность шагов руководства. Большинство приняло эту ли­нию. Возмущало лишь полное отсутствие какой-либо информации из Москвы, из КГБ России. Не той - по радио, а оперативной. К концу дня, несмотря на закрытие связи, кое-какая ин­формация все-таки стала просачиваться. Но все эти сведения лишь укрепляли Сергея в мысли о театральности «путча», о его несерьезности, а главное - неквалифицированности его подготовки и осуществле­ния.

Кому-то может показаться странным, но в среде чекистов в те первые дни именно эта сторона - профессиональная, обсуждалась наиболее взволнованно и остро. Поражало абсолютное неумение и даже наивность в подготовке такого серьезного дела. В курилках срочно "разрабатывались" варианты с "захватами", вспоминался междуна­родный опыт по этой части. Но все это было не более чем треп. Резюмировались эти разговоры весьма нелестно: сразу вид­но, что Крючков пришел в органы с партийной работы, отсюда и результат - полное отсутствие профессионализма.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 14. На третий день
(Ленинград. 21 августа 1991 г.)

С утра ситуация стала для нас уже очевидной и предельно ясной. Поэ­тому намечавшееся на 15-00 совещание руководства с остальными сотрудниками проводить уже не было смысла.

К вечеру люди в управлении успокоились, поняв, что самого страш­ного удалось избежать. Сергей считал, что это благодаря мудро­му курсу начальника, однако эту точку зрения разде­ляли далеко не все. Поползли слухи о том, что якобы была груп­па сотрудников, которых направляли на захват телевидения, как была и другая группа, подготовившая тезисы для печа­ти, которую якобы не допустили до этой самой печати.

И вот тут, после того, как стрессовая ситуация прошла, Сергей почувствовал, что сейчас и может наступить самое страш­ное испытание для всех. Испытание, которое покажет, чего они стоят на самом деле. Сейчас можно очень легко начать сводить счеты под лозунгом: "А где ты был 19 августа?"

Что ж, время показало, что и это имело место. Но таких случаев, к счастью, оказалось немного. Главная задача теперь бы­ла - сохранить профессионалов, не дать растащить их, распы­лить. Справится ли с этим новое руководство Управления? Да и кто станет этим новым руководством?

А вечером произошло еще одно событие, мало кем заме­ченное. Перестала существовать партийная организация КПСС Уп­равления. По инициативе низовых звеньев состоялось расширенное заседание парткома и Совета секретарей, где было приня­то решение приостановить членство чекистов в КПСС. Так партор­ганизации
N 1 Дзержинского района Ленинграда не стало. Партийные билеты были розданы коммунистам, (а в КГБ даже перед «путчем» все оперативники еще были коммунистами) на руки. На память?

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 15. Политика, политика, политика…
(Санкт-Петербург. Декабрь 1991 г.)

Обстановка конца 1991 года запомнилась Сер­гею навсегда. Он никогда не строил иллюзий насчет того, что называющие себя сегодня демократами новые, а для чекистов в основном старые, хорошо знакомые по своему диссидентству, лидеры приложат все усилия, чтобы раз­витие событий в стране шло по пути Восточной Европы, что со службами безопасности в конце-концов разделаются так же, как и там, то есть, по существу, лишат гражданских прав, запретят работать на государственной службе в лучшем случае на пять лет.

Появление подобных законов в Литве, где «демократизация» происходила чуть-чуть раньше, чем в России, точно по­казывало Сергею возможный вариант развития событий, если здра­вый смысл и разум не победят. Но он не писал рапорт, чтобы уйти, и не по наивности, а потому, что при похожем раскладе сил уходить, по его убеждению, было нельзя. Сергей не сомневался (и имел даже неплохие предложения), что сможет трудиться в каком-нибудь сов­местном предприятии или частном сыскном бюро, или в солидной фирме, или даже в мэрии, но уйти сегодня считал для себя рав­носильным предательству.

Он все еще надеялся, более того, хорошо знал, что может еще принести пользу своему городу, сво­ему народу. Служба, несмотря на кризис, все еще рабо­тоспособна, и нужно было минимум времени, чтобы быстро восстано­вить ее боевитость. Поэтому он не уходил, нес свой крест до конца. Думали ли так же его друзья? Возможно. Последнее время на эту тему не принято было говорить открыто...

С огромной душевной болью наблюдал Сергей вакханалию но­вой власти, творившей правовой беспредел, оправдывая его поли­тической целесообразностью и нисколько не смущаясь тем, что всего полгода назад в этом же самом грехе винили публич­но большевиков и коммунистов. Снова, как и раньше, слова расходи­лись с реальными делами. Латышам отдали бывшего сотрудника Рижского ОМОНа Парфенова, вся вина ко­торого состояла в том, что он до конца был верен присяге и Конституции СССР.

Узбекистан получил коррупционера Усманходжаева. Парфенов сел в тюрьму, Усманходжаев - вышел на свободу. Вся страна знала эти имена, они давно стали нарицательными. Оба они представляли уходящий Советский Союз, но в обоих случаях с законом никто не счи­тался, ибо разве можно считать законными жалкие попытки поли­тиканов от права подтасовать давно устаревшие рамки Уголовного кодекса под все эти, творившиеся именем народа, чудеса беззакония и несправедливости?

Свершалась трагедия, распадалось великое государство, строившееся веками, но новоявленные дикторы радио и телевиде­ния пытались представить творившееся благодеянием. С упоением, обгоняя друг друга и кичась своей мнимой независимостью, они спешили, сна­чала предрекали (так и хочется сказать - накаркали) развал Союза, а потом, с тем же восторгом, вещали, как этот развал происходит. Не скупились при этом на звонкие эпитеты: тотали­тарное государство, империя, тюрьма народов, коммунистический террор. И неужели никто из молодых политиков и журналистов не задумывался над тем, что речь идет об их собственной колыбели, что Союз - страна их отцов и дедов, и злорадство здесь по меньшей мере неуместно?

Сергей на всю жизнь запомнит, как плакал его отец, когда узнал о переименовании Ленинграда. Старик рыдал от собственного бессилия , от того, что его так откровенно обманули. Он, не ра­зобравшись, зачеркнул собственной рукой хитрую формулировку бюллетеня ( умные, видно, людишки составляли, да и расчет верный
- в Ленинграде пенсионеров более 1,5 миллионов и все они прого­лосуют - по такому-то вопросу!). Дед тоже проголосовал за Санкт-Петербург и понял это, когда уже ничего поправить было нельзя.

До этого Сергей видел слезы у отца на глазах только один раз. Как-то уже в годы перестройки, он был в гостях у родите­лей и дед, выпив рюмочку, вдруг начал рассказывать о своих блокадных днях. Мальчишкой он пережил самую суровую зиму 1941-42 годов. На память о тех днях у него бережно хранился, как семейная реликвия, блокадный паспорт, выданный в марте 1942 года, когда ему исполнилось 16 лет. Отец вспоминал, как их, уже летом, вывозили по Ладоге. Мальчишка, хоть и с паспортом, он уже работал на заводе, обтачивал корпуса мин.

Получив команду, он с такими же пацанами пешком рванул с Лесного, где тогда обитал, на Финляндский вокзал, взяв самые ценные вещи - кол­лекцию фантиков и рукопись своего первого сценария. Мать он похоронил зимой, даже не похоронил, а отвез на саночках, сколько хватило сил, оставил ее возле березки у Серебряного пруда. Сергей с мальчишеских лет каждый год в День Победы хо­дил с отцом к этой березке. Она и сегодня стоит там - большое роскошное дерево, памятник его бабушке, которую он так никогда и не увидел.

Отец рассказывал, как перебравшись на свободный берег Ладоги, они буквально тут же попали под бомбежку, вместе со своим другом Колькой ползали между разрывами и ... собирали селедку и сразу же ели ее. Какой-то снаряд разбил вдребезги гру­ду бочек и селедка посыпалась на головы голодных ребятишек как манна небесная. И не до снарядов им было - голод сильнее чувства самосохранения.

Во время этого рассказа Сергей и увидел, как его ста­рик смеется: надо же, мол, какие были дураки, а из глаз его, уже по стариковски мутных, текут громадными горошинами чистые сле­зы. Сергея настолько поразил этот смех со слезами , что он, повинуясь какому-то высшему порыву, подошел к отцу, обнял за плечи, почувствовав его легкое, уже стариковское тело, дрожь его соленых щек. Но главное - в эту минуту Сергей ощутил нерасторжимое единение со всей жизнью своего отца, с его тревогами, с его Историей.

Пренебрежение к этой Истории, как и пренебрежение к закону и Конституции, а Сергей был воспитан на почитании этих основ государства,- поражали и возмущали его. Разве можно было за ка­кие-то пять-шесть лет вытравить у людей все светлое, за что они жизни свои не жалели? Когда произошла эта утрата веры? Или, действительно, разрушив святыни церковные, разрушили и душу народную?

Но ведь и ко времени Великой Отечественной войны храмы уже были порушены, однако это не помешало людям стоять насмерть у стен того же Ленинграда. Или все-таки потихоньку разъедала души людей ложь - настолько дела власть имущих расходились с их же словами? Сергей это хорошо знал по своей работе в КГБ. Да, впрочем, и раньше.

Перед Сергеем открывалась хорошая перспектива карьеры. Когда уже в двадцать три года он стал освобожденным секретарем комитета комсомола ВУЗа, ему прочили неплохое будущее: сватали на должность заведующего отделом студенческой молодежи, а затем секретаря горкома, обкома, выбрали делегатом на очередной съезд ВЛКСМ. Но что-то оста­новило его. Поднявшись на уровень работы обкома, он ин­туитивно почувствовал фальш. Среди большинства молодых, задорных, веселых , бойких ребят-комсомо­лят верховодили молодые чиновники, юные карьеристы. Они в сво­ем узком кругу откровенно смеялись над комсомолом, над тем комсомолом, который был дорог Сергею, который его и воспитал, когда он ездил в стройотряды, помогал старикам, уби­рал на полях картошку.

В этом кругу разговоры шли о другом: о предстоящих наз­начениях, о том, кто на кого как посмотрел, что сказал, кто, где и на чем спотк­нулся. Мораль была, но мораль расталкивания локтями всех, кто мешает идти наверх, двигаться туда любой ценой.

Столкнувшись со всем этим впервые, Сергей поначалу был в шоке. Нет, он продолжал делать свое дело, и даже неплохо. Но радость исчезла. Он стал думать: что дальше? И он понял, что не сможет жить по этим правилам, что на­до уходить. Вот почему за счастье посчитал он предложение, сделанное ему бывшим его первым командиром по стройотряду, с которым они начинали вместе еще на Алтае и потом прошли еще не одну строй­ку. Немногословный Саша закончить институт не успел, где-то в конце пятого курса он исчез и много позднее Сергей узнал, что заканчивал высшее образование его командир уже в Высшей школе КГБ в Москве.

А тогда, в 1973 году, Саша по старой памяти зашел в комитет комсомола, вроде бы без особой надобности. Как и многие "старики", он любил эти две не­большие комнатенки в дальнем уголке старого институтского дво­ра. Здесь всегда можно было застать друзей, и Сергею удалось сохранить и даже по-новому возродить этот давний дух товарищества, простоты и откровенности в отношениях. В тот день они разговори­лись по душам, вспоминая былое: и Алтай, и Мурманск, и Кара-Калпакию, и озеро Глубокое, где институт безуспешно уже много лет «осваивал» долгострой - базу отдыха. А закончился разговор тем, что Саня оставил Сергею телефон и попросил, настоятельно попросил, позвонить.

Так, с этого звонка и началась для Сергея новая жизнь, и он не без основания, считал, что ему сильно повезло.
Размышляя сегодня о начале своего чекистского пути, Сергей с удивлением видел, что многие из его коллег по комсомолу, ко­торые, по его мнению, и погубили идею молодежного движения сво­им лицемерием и бюрократическими замашками, вдруг оказались в числе вновь избранных народных депутатов Ленсовета и России. Они весьма умело позорили по телевидению ту самую "родную" администра­тивно-командную систему, из которой вышли сами, и Сергей с чувством гадливости переключал кнопку телевизора на другую программу.

Свое идеологическое воспитание Сергей, как и большинство сверстников, получал сначала в школе, потом в вузе. Нельзя ска­зать, чтобы он глубоко вникал в преподносимые догмы или активно читал перво­источники по общественным дисциплинам. Нет, проблемы превращения вещества и химический анализ он считал лучшей из наук. Однако он много читал художественной литературы, а исто­рия России была его коньком. В отличие от многих соучеников, он любил стихи и глотал с одинаковым интересом не только Пушкина и Есенина, но и Пастернака, Цветаеву, Ахматову - то, естест­венно, что удавалось тогда достать. Благо в запасниках, а он всегда умел ладить с библиотечными работниками, вернее - работ­ницами, ему удавалось выискивать и Бальмонта, и Гумилева, и Северянина, и Мандельштама, и Волошина, и Клюева.

Когда он начал работать в органах, он открыл для себя новую литературу: в конфискатах попадались книги Солженицына, того же Мандельштама, Набокова. Они не считались особенно запрещен­ными и, как правило, их не уничтожали, как это делали с произве­дениями историка Авторханова или философа Зиновьева.

Прочитав солженицинский "В круге первом" - жутко потрепанный, отпечатан­ный на машинке экземпляр, Сергей откровенно удивился. Он не по­нял, почему специалисты-литературоведы отнесли эту книгу к ан­тисоветчине. Что в ней было такого, чего не знал бы любой гра­мотный, читающий советский интеллигент? Но тогда дальше
недо­умения в своих рассуждениях Сергей не пошел. И не потому, что им владело чувство страха, как теперь пытаются в этом убедить некоторые перебежчики, страха, который якобы пронизы­вал всю систему КГБ. Абсурд. Просто за непосредственными служебными делами было не­когда думать о чем-либо другом. К тому же, он еще не располагал в то время ни жизнен­ным опытом, ни знаниями, которые позже дали ему возможность самому решительным образом осудить сталинизм и все, что связа­но с этим периодом, а также понять, что Брежнев и его команда - это по сути своей - продолжение в видоизмененной форме того же сталинизма.

Чем дальше наблюдал Сергей брежневское правле­ние, тем сильнее рос в нем протест. Пожалуй, только то, что ор­ганами КГБ тогда руководил человек совсем другого, чем Брежнев, склада, человек-легенда – Юрий Владимирович Андропов, только это удержало Сергея и многих его коллег от прямого вызова, что по тогдашним понятиям означало бы, переход в стан "врагов". С Андроповым Сергей никогда лично не встречался, и, вместе с тем, он мог утверждать, что знал этого человека. Точ­нее, он знал тот обобщенный образ, который составлялся из моза­ики разноплановой информации о всемогущем Председателе.

Дело в том, что в системе госбезопасности прохождение информации имеет свои особенные законы. Например, сведения из Москвы иногда достигают самых удаленных уголков страны быстрее любой телеграммы. Этому способствует хоро­шо отлаженная система связи и то, что большинство чекистов имеет много друзей: с кем-то учился вместе, с кем-то отдыхал в санатории, с кем-то работал по общим делам. Поначалу Сергей удивлялся до чего же быстро но­вости распространялись по управлению, но вскоре к этому привык, ибо уловил, что здесь все живут одной общей семьей и отношения по существу как бы семейные, клановые, и в хорошем, и в плохом.

Но, что самое удивительное - при столь широком обмене инфор­мацией секретные сведения сохранялись в тайне, в строжайшей тайне. Возможно, таким образом осуществлялся закон сохранения энергии в чекистском коллективе: хранение какой-либо тайной ин­формации компенсировалось быстрым циркулированием другой, отк­рытой информации о внутренней жизни ведомства. При всем том, это не были слухи или сплетни, хотя нельзя сказать, что их не было вообще, были, конечно, но то был другой, не обывательский уровень. Он же имел ввиду своеобразную информационную атмосферу, своего рода способ существования профессиональных разведчиков.

Андропов пользовался в чекистской среде непререкаемым авторитетом. Сергей, как и его товарищи, имел возможность читать практически все публичные выступления Председателя: либо в секретных сборниках, либо в виде специально размножаемых для ознакомления подборках. Стиль и слог Андропова ощущался и в основополагающих приказах по Комитету. Дополненное об­щественным мнением, это создавало довольно полное представле­ние о внутреннем мире Юрия Владимировича. Главное в этом духовном мире - беспредельная любовь к Родине, вера в силу и здравый смысл русского народа, воспитание у чекистов сопричастности к делам своего народа, к его сегодняшней и прошлой жизни. Это были не просто громкие слова, этими понятиями были проникнуты все высказывания Андропова.

Некоторые его приказы, если убрать из них принятые тогда обязательные идеологические обороты, и сейчас вполне могли бы работать. Написаны они прекрасным русским литера­турным языком, проникновенным высоким слогом. Сегодня общеизвестны дела этого человека и многих удивляет, почему именно он выступал жестким гонителем диссиденства, именно при нем создавались отделы и службы по борьбе с идеологическими диверсиями. Только ли потому, что он был продуктом определенной системы, последовательным Аппаратчиком?

Сергей считал, что это было бы слишком простым объяснени­ем. Андропов был человеком глубоко порядочным, и эта порядоч­ность особенно проявилась в борьбе с коррупцией, которую он развернул и санкционировал еще при жизни Брежнева и сумел реа­лизовать в знаменитых "узбекских делах", разогнав до конца насквозь прогнившее щелоковское окружение стареющего генсека . Сергей пытался объяснить для себя непримиримость Андропова к инакомыслию тем, что Председатель, в отличие от простого обывателя, слишком хорошо знал по оперативным материалам, какое место отводилось западными спецслужбами диссидентскому движению.

Время объективного изучения этих процессов пока еще не пришло. Это дело будущих поколений, когда уйдут со сцены и диссиденты, и их гонители, а бескорыстный исследователь сможет дать историческую оценку имевшим место событиям. Но Сергей и сам знал, что на диссидентов делалась ставка - и серьезная став­ка! - и они, действительно, материально сильно подпитывались Запа­дом. Знал он и то, что движение это изолировано от народа, представители его далеко не всегда ревностно служат идее, ско­рее отстаивают свои личные амбиции, стремятся отхватить кусок пожирнее от иностранного пирога.

К сожалению, Сергей лишь гораздо позднее увидел подтверждение своим соображениям на сей счет. Избранные на волне обновления в депутатский корпус, многие бывшие диссиденты так и не смогли отрешиться от своих старых грехов: как политические деятели - не состоялись, а народ так и не принял их, ибо дела у них слишком уж отличались от обещаний.

Да, КГБ серьезно занимался этими людьми, хотя работа эта отнюдь не составляла всех его функций, как то может кто-нибудь предполо­жить, читая современную прессу. Сергей прикидывал, что работа по «пятой линии» составляла в деятельности госбезопасности не более 10 процентов от общего объема , если вообще здесь возможна подобная математи­ка. Но и этого хватало, чтобы глубоко изучить процессы в диссиденстской среде изнутри, и достаточно хорошо, чтоб представлять, что число этих людей до удивления незначительно. Например, в Ленинграде их едва ли насчитывалось более двух десятков - тех, кого можно было бы рассматривать как серьезных полити­ческих борцов. А уж людей идеи, похожих на академика Сахарова, было и вовсе единицы.

Сергей понимал, что эти его мысли вряд ли найдут общее понимание, и поэтому держал их при себе. Верить этим людям, которые сегодня пришли к власти и всколыхнули це­лый пласт околодиссиденствующей публики, по настоящему он не мог. Тем более доверять. Понимал он и ту ненависть, которую они питали к нему и к системе КГБ, ибо чекисты знали их нутро, нередко очень уж пачкающее белоснежные ризы борцов за демократию. А это их пугало и, значит, выход оставался один - разог­нать, убить, убрать. Пока еще редко раздаются истерические воп­ли - убить! Но и они уже иногда попадают на страницы прессы.

Но ведь можно посмотреть на проблему и под другим углом зрения. Многочисленные разоблачения "чекистских козней" против диссидентов, с возмущением подаваемых обывателю, в большинстве случаев говорят об обратном. О том, что КГБ довольно неплохо выполнял свои функции, проникая в святая святых диссидентства, во многом руководя этими движениями через свою агентуру , изолировав диссидентов от народа. Такая задача ставилась Законом, Конституцией. Любое государство имеет право на политический сыск, больше того, - оно обязано охранять себя. Вот и демократы, пришедшие к власти на волне ругани в адрес гонителей «свободы», первое, что сделали, создавая свои новые органы безо­пасности, во главу угла их деятельности поставили все тот же по­литический сыск, политическую борьбу.

Можно было только удивляться, к примеру, лицеме­рию латвийских правителей, когда Сергей читал документы, регламентирующие деятельность их службы безопасности. Разглагольствуя о широких свободах, они на первое место выдвинули цель - охрану Конституции Латвийской республи­ки, согласно которой русскоязычное население постепенно становилось там притесняемым, ограничивалось в правах.

Новое правительство России и лично первый Президент, ставя задачи перед Агенством федеральной безопасности, вновь сфор­мированным в ноябре 1991 года, в первых строках требовал огра­дить республику от насильственного свержения Конституционного строя, от создания параллельных структур власти. А уж если сравнивать пресловутую статью 70 УК РСФСР и Закон России "О защите конституционных органов власти в Российской Федерации", принятый всего лишь через год с небольшим после путча, то отличия тут разве что во фразеологии…

И опять раздаются вопли о разгоне, о повальной переат­тестации сотрудников! Кому это выгодно? Странно лишь, что слова эти вылетают из уст уважаемого Сергеем человека, который еще в феврале 1991 года писал: "...в 70-е годы приговоры, подобные приговору по делу Хинта, выносились тысячами. И ставить в вину Гдляну то, что надо ставить в вину тоталитарной системе, - абсурд. Гдлян, как и все прочие работники правоохранительных органов, служил Системе, и, если не доказано, что он применял на следствии недозволенные методы, какие-либо претензии к следователю необоснованны. Хинта приговорил к тюремному заключе­нию не следователь а суд. Цинизм тех, кто ставил Гдляну в вину этот приговор, опирался на мифологию неправового сознания: у нас в народе принято считать, что "сажает" следователь. Как при Сталине сажал "доносчик"" (А.Собчак "Хождение во власть", М.,изд."Новости",1992,стр 113) Не правда ли ,сильно сказано?

Воистину, политика - дело грязное. И вот, уже в три часа ночи подписан указ о создании МБВД - Министерства безопасности и внутренних дел. И призрак НКВД вновь возник над Россией? И уже забыты все стенания демократов на эту тему: и что нужно разделить разведку и контрразведку, следствие и поиск, убить многоголового змия!

Вновь запущена машина прессы, которая до того независима, что готова защитить любую дрянь и одобрить ее. И опять, в который раз торжествует его величество некомпе­тентность. Да есть ли в мире где-нибудь еще такая страна, где во главе дела стоит столь же воинствующая некомпе­тентность? Где еще так пренебрежительно относятся к профессио­налам?

Сергей только диву давался, когда читал документы нового министерства. Сначала новые руководители безаппеляционно заявили, что АФБ за счастье должно считать свое слияние с милици­ей, это, мол, отучит чекистов от безделья и на недосягаемую высоту поднимет борьбу с организованной преступностью. Потом приказом (!) потребовали прекратить все слухи и разговоры внутри АФБ о попытках воссоздать НКВД. Знает кошка , чье мясо съела? Не так ли?

А вскоре строго потребовали по телетайпу гнать в новое министерство информацию об обстановке в Питере. И вот, думай Сергей, думай, как добытую с помощью наисекрет­нейшей оперативной техники информацию передавать по телетайпу, да так, чтобы ее, не дай бог, не перехватили, да еще не расшифро­вали другие источники помимо тех, кому она предназначена. Впрочем, милиционерам виднее. Прин­цип старый: ты начальник - я дурак, я начальник - естественно, дурак уже ты!

Президенты и бывший секретарь обкома КПСС, волею случая поставленный быть последним Председателем, подарили американцам к рождеству схему прослушивания посольства в Москве. Невинное, "политическое" решение. За ним, увы, та же потрясающая про­фессиональная некомпетентность. Да еще уязвили: мол, вытравим из служб безопасности остатки "чекизма". Ну уж и напугали! Правда, в мемуарах своих бывший Председатель почему-то ни словом, ни полсловом не обмолвился, зачем сына-то своего пристроил на работу в КГБ?

Раскрыта разрабатывавшаяся годами система, а не просто какие-то конкретные микрофоны. Целое направление раз­вития подобной техники раскрыто, выболтано. Все коту под хвост, а это, между прочим еще и мил­лионы рублей. Нет теперь у нас приоритета, под удар поставлены сотни людей, агентура за рубежом, каналы и техника проникновения. А "Известия" поют предателям дифирамбы.

По мнению Сергея, за такие вещи су­дить надо. Это почище ГКЧП. Это значит ослепнуть и оглохнуть государству, да еще в тот момент, когда глаза и уши нужны ему, как воздух, - ведь идет период становления новой госу­дарственности. И как-то не убеждают ссылки на мнение «специа­листов»: мол, система устарела, американцам и так все извест­но. Если все известно, что же они об этом не заявили? Не при­вели доказательств? Уж они то с нами не церемонятся последнее время!

Фигура Бакатина, несмотря на его внешнюю мягкость, для Сергея смотрелась зловеще. Не только потому, что, возг­лавив службу госбезопасности, этот человек откровенно высказал свою ненависть к этому ведомству, еще не приняв фактически дела, даже бегло не познакомившись со своими будущими сотрудниками. Ну , не нравится тебе наше ведомство, зачем согласился? Его многочисленные ин­тервью - опять-таки плод некомпетентности, предпочтение полити­ческих решений профессиональным.
Результат - ему предпоч­ли другого. Бакатин, по мнению Сергея, пострадал за свою поло­винчатость. Он слишком опирался на другого лидера, а тот настолько был испуган «путчем», что готов был отдать на съедение своим врагам и лучшего друга, чего уж говорить об ор­ганах госбезопасности, которых он откровенно стал бояться. Что ж, расплата для обоих настала - они за бортом большой политики.

Не хватило этим политиканам за пеленой страха времени понять и увидеть, что именно благодаря госбезопасности «путч» не состоялся. Именно они, рядовые сот­рудники, сорвали его. Их не подкупили ни розданные незадолго до «путча» звания, ни двойные оклады. Такова реальность: тогда как верхушка КГБ, состоявшая, кстати, из столь любимых Президентом политиков, готовила «путч» , рядовой состав, про­фессионалы, в подавляющем большинстве не пошел на авантюру, не поддержал заговорщиков. Сергей прекрасно знал, что если бы органы выполнили все, что им предписывалось, то были бы смете­ны любые преграды, не говоря уж о плохо организованных защитниках Белого дома.

Но этого просто не могло произойти. По глубо­кому убеждению Сергея, идея перестройки общества родилась в недрах КГБ, ибо это была та единственная структура государства, которая даже в застойные времена продолжала мыслить самостоя­тельно, располагая при этом информацией о реальном положении дел в стране, и, кроме всего прочего, была воспитана своим ли­дером Ю.В.Андроповым в радикально-прогрессивном духе.

В глубине души Сергей понимал, что все эти рассуждения, отчасти, наивны. Но он своими глазами видел, как его коллеги реа­гировали на этот театральный «путч». Уже к средине дня 19 ав­густа Сергею стало ясно, что заговор не имеет реальной поддержки в Ленинграде, в том числе в Управлении КГБ. Нужно от­дать должное начальнику Управления и старому Генералу: благодаря их мужеству и трезвости, глубокой порядочности ле­нинградские чекисты не оказались пешками в руках политиканов - ни со стороны ГКЧП, ни со стороны новых властей. Надо бы поклониться низко этим людям, но, увы! От них поспешили из­бавиться, отправив по- тихому на пенсию.
Не потому ли, что они слишком хорошо знали, что никакой опасности в Питере в эти «путчевские» дни не существовало? Одним своим видом эти немоло­дые, умудренные жизненным опытом генералы напоминали, что воп­ли о штурме Мариинского дворца не имели под со­бой ни малейших оснований. А, значит, и героизм так называемых «защитников» сильно тускнел бы в их присутствии. Просто не от чего было защищаться-то...

Сергей при этом явственно отделял отдельных лидеров го­рода от тех простых людей, которые, поверив сообщениям прессы, искренне пришли на защиту своей демократии, своего будущего, в которое хотелось верить, и они действительно верили. Оттого, что их обманули, благородный порыв людей не стал менее значимым и прекрасным. Эти мысли, быть может сумбурные, еще не до конца выверен­ные, постоянно возникали у Сергея. Впереди у него была встреча с Алексеем. Процесс контрразвыедывательной службы не мог оста­новиться. Вот только, что он теперь скажет Алексею, поймет ли его агент, а по сути настоящий друг? Чему и как они теперь вместе служат, какие найти слова, чтобы объяснить ему то, что сам еще до конца не осмыслил?

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 16. Неожиданное решение

(Ленинград. Декабрь 1983 г. (продолжение)

Но все-таки, почему Генерал был столь настойчив? Значит, он знал нечто такое, что ускользало от внимания Сергея, или у него была какая-то дополнительная информация, видимо, из-за кордона, которую Генерал, щадя самолюбие Сергея, не хотел до поры сообщать? Хотел, чтобы его сотрудник сам дошел до су­ти?

Сергей вернулся к себе. День уже склонился к вечеру, за окнами темнота, впрочем в это время уже в четыре часа темнеет. Ок­на его кабинета выходили во двор, где на невыразительной клум­бе лежали кучки грязно-серого снега. Почти все окна здания еще светились, и это немного оживляло казавшиеся холод­ными стенки колодца внутреннего квадратного двора. Была пятница накануне их чекистского праздника 20 декабря и стоило подумать о предстоящей поездке за город.

По существующей традиции Сергей на 20 декабря вывозил свое подразделение на Черную речку, где невдалеке от станции они на два выходных дня снимали отличный коттедж, построенный в свое время как рыболов­ный домик одним из ленинградских НИИ и любезно предоставляемый им в эти праздничные дни. Ехали с семьями, с детьми. Биллиард, теннис, лыжи, русская баня, вечер у огромного камина, песни под гитару. Веселое застолье, демонстрация семейных слайдов, ки­нофильмов, мультики для ребятишек. Все это создавало неповто­римый уют. Женам давало возможность почувствовать себя сопри­частными к делам мужей, а заодно и попромывать им косточки. Сергей радо­вался тому, что имел возможность пусть и всего раз в году абсолютно сбросить с себя груз повседневных забот, отдохнуть. Хотя...

Решение пришло к нему неожиданно, в тот самый момент, когда он уже в третьем часу ночи разыгрывал бесконечную партию в биллиард со своим старым другом Алексашкой Петровским, кото­рый уже давно работал в другом отделе, и сам уже был начальником, но, верный традиции, выезжал со всеми на Черную речку с женой и дочуркой.

Да, Сергея осенило вдруг. Номер телефона! В задании, которое противник передавал в тайнике Годесу, особняком стоял вопрос - уточнить телефон некоего Алексея. Было указано только имя. Но имя ли это? Фамилия? Кличка? Вариантов было множество. Среди известных связей Годеса они таких людей не нашли. В записной книжке Михаила Петро­вича, с которой, по случаю, они смогли познакомиться, не оказа­лось людей по имени Алексей. И Сергей отчетливо понял, что этим "Алексеем" мог быть Алексей Владимирович Медков. Брат третьей жены Годеса - Нины. В записной книжке он действительно не зна­чился, вернее, его фамилия была Годесом тщательно зачеркнута.

В свои без малого сорок лет Алексей уже был заместителем директора по науке одного из оборонных НИИ. Сергей еще в нача­ле недели пытался узнать, чем конкретно занимается Алексей, но даже ему, начальнику отдела, коллеги из промышленной контрраз­ведки вежливо отказали, сославшись на то, что для получения информации нужна санкция не ниже руководства управле­ния. Поскольку название НИИ "Федра" ни о чем Сергею не говори­ло, он обратился к Генералу за санкцией. В пятницу утром Сер­гею сообщили, что кандидат химических наук Алексей Медков яв­ляется крупнейшим в Союзе специалистом по индикации отравляю­щих веществ и бактериальных средств.

Спроецировав эту информацию на тот случай, если противник действительно интересуется телефоном Медкова, Сергей даже кий отложил в сторону, чем вызвал немалое удивление своего друга. Однако версия Сергею определенно понравилась. Нужно было ее разработать. Он подмигнул Алексашке, и хотя просадил партию вчистую, ушел спать, очень довольный собой.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 17. Знакомство с Алексеем
(Ленинград. Январь 1984 г.)

Новый год начинался для Сергея не особенно удачно. Серь­езно заболела дочка. Он сам с открывшейся язвой же­лудка очутился в стационаре и лишь к концу января смог снова приступить к работе. За время вынужденного безделья, что имело и положительный момент - можно было капитально отоспаться, он тщательно обдумал свою версию. Действительно, получалось, что противник, ища подходы к Медкову и его институту, мог пойти тог­да и на вербовку малоперспективного Годеса. Сергей дал поруче­ние своим ребятам, пока он сам валялся в больнице, изучить Медкова.

Коллеги времени зря не теряли, и в первый день после болезни выйдя на работу, Сергей с удовлетворением прочитал справку о Медкове. Вырисовывалась довольно яркая личность. Предан науке, жизнелюбив, энергичен. Широко образован, отличный знаток специальности, неплохой философ. Хобби - история естествознания. Спортсмен - байдарочник, рыболов-спинингист. На сегодня Алексей был холост, хотя после не совсем удачного брака осталась дочка, в которой он души не чаял. Но жена, ред­кая стерва, видеться с ребенком не позволяла.

По опыту Сергей знал, что лучше любой самой подробной справки о человеке, может быть только личная встреча. Поэтому, получив добро у Генерала, он снял трубку смольнинской "вер­тушки" и, представившись, несмотря на удивление Медкова, настойчиво попросил встречи.

Институт, в котором трудился в то время Алексей, распола­гался в тихом, уютном уголке Ленинграда, изолированно от городского шума, хотя до Кировского проспекта было всего пять минут хода. Сергей машинально отметил, что здание новое, однако, судя по качеству строительных работ, скорее всего возво­дилось военными строителями. Строгий пропускной режим. К каби­нету Медкова его проводил секретарь. Все двери лабораторий закрыты, на многих специальные шифрзамки. Сергей уже успел узнать, что ни один НИИ Ленинграда не располагал столь дорогостоящей и высококачест­венной импортной лабораторной техникой.

Алексей встретил его приветливо, хотя и не скрыл своего удивления: он привык иметь дело с коллегами Сергея из промыш­ленной контрразведки и визит чекиста из, как он сказал, "антишпионского ведомства", вызвал его интерес: « Надеюсь, у нас в институте шпионы еще не завелись?»

Сергей чуть не брякнул, что заводятся только блохи, но вовремя спохватился, пригляделся. Голос глуховат, но в облике нечто цельное, вместе с тем общее впечатление приятное, распо­лагающее.
- Чай, кофе? А может быть коньяк?
"Ого, - подумал про себя Сергей, - с ходу идет тестирова­ние, с таким человеком надо ухо держать в остро." Но от чая не отказался. Сколько таких вот чашек, веселых, а чаще грустных он выпил с разными людьми. Подумалось, что чекисты, видно, самые крутые водохлебы, но что поделаешь, если чашечка чая распола­гает к беседе, иногда позволяет раскрыть человека с неожиданной стороны.

После пятиминутной разминки в виде шуточных пикировок на "шпионские темы" Сергей решил, что с этим человеком не нужны долгие прощупывания, а нужно брать "быка за рога". Поэтому он напрямик спросил его о знакомстве с Михаилом Петровичем Го­десом.

Алексей вопрос воспринял спокойно, без видимых эмоций и, приняв предложенный Сергеем темп и тон беседы, тоже ре­шил играть с новым знакомцем в открытую, ответил, разве лишь самую- самую малость резче, чем это было нужно для обычного разговора: «Если Вы имеете в виду, что Миша собрался в Израиль и я ему предложил кое-какие секреты из своего департамента, то Вы заблуждаетесь. Но не потому, что у нас нет секретов, они у нас есть и немалые, но, думаю, что для Израиля они вряд ли ин­тересны. У этой страны слишком много своих проблем с арабским миром, чтобы они тратили свои усилия на вербовку каких-то Го­десов, а тем более Медковых».

- Ну, а если не Израиль, то кто?
- Скорее всего Англия или ФРГ,- живо откликнулся Алексей.

Вот в таком ключе, сугубо профессионально и потекла тогда их беседа. Если кто-то послушал бы ее со стороны, действитель­но решил бы, что идет разговор двух ученых-химиков, ну разве что с небольшим "политическим" уклоном.
Сергею понравилась обстоятельность Медкова, его умение схватывать все с полуслова, с лета, его молодая напо­ристость, этакое молодечество. И, вместе с тем, подкупала иск­ренность. Он явно не боялся за свой "имидж", настолько прочно ощущал свое положение. Некий скептицизм к вопросам Сер­гея тоже понравился. Это частенько случалось с людьми, далекими от чекистских проблем. Но у Алексея и этот скепсис вы­зывал симпатию.

Алексей рассказал, что несмотря на то, что его сестра уже давно находится с Михаилом Петровичем в разводе, он сам связей с Годесом не порвал. Дело в том, что в институте есть небольшая группа энтузиастов-рыбаков, которая , скинувшись, выкупила старенький УАЗик и, как только позволяет погода и работа, они выезжают на этом «тарантасе» куда-нибудь в глубинку, есть еще такие места в Ленинградской области. Весной - на язя, в июне - на судака, зимой - на корюшку. И так - круглый год. Ми­хаила Петровича Алексей как-то раз пригласил в качестве гостя, и тот пришелся их компании, что называется "ко двору", да так и "прилепился" к ним с тех пор и по сей день.

Сергей решил рискнуть и приоткрыть Алексею чуть больше, чем обычно предусматривала первая беседа. Он напомнил Медкову о давнем интересе к нему сотрудников одного из консульств в Ле­нинграде, когда его, еще только начинавшего путь в науке ак­тивно "сватали" на стажировку за границу. Тогда Алексей сам сделал для себя выбор и ушел в оборонку и надолго выпал из по­ля зрения не только дипломатов, но и иностранцев вообще. А за­тем Сергей незаметно протянул ниточку к Михаилу Петровичу и, не задавая прямых вопросов, так построил разговор, что у Алексея не мог не возникнуть вопрос о связи этих двух событий.

Собственно, на этом их первая беседа и завершилась. И как позднее признался Сергею Алексей, последняя мысль засела в его мозгу и долго не давала покоя. Лишь работа заставила забыть о ней, до тех пор, пока Михаил Петрович сам не проявился вдруг с неожиданной стороны. Но о том, что Сергей был к этому неким образом причастен, Алексей тогда еще не знал.

В целом же впечатление от их первой беседы у Алексея осталось двойственное: он почувствовал некий дискомфорт, тре­вожность, от которых попытался отмахнуться: "Вечно эти чекисты тумана напускают, везде им шпионы мерещатся".

Сергей свое мнение об Алексее окончательно не составил, практика подсказывала, что спешить с выводами не следует. Хотя, безусловно, молодой ученый Сергею понравился. Прежде всего, своей искренностью, увлеченностью наукой, порядочностью. Пожалуй, тогда у Сергея и начал вызревать замысел опе­рации по внедрению Алексея в святая святых - в агентурную сеть противника, в центры Запада, занимающиеся разработками биологи­ческого оружия. На реализацию этой операции он потом потратил почти восемь лет своей жизни.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 18. Начало операции
(Ленинград. Июнь 1984 г.)

Полгода пролетели для Сергея, как один день. Он был полностью поглощен работой по делу "Вираж". Генерал назначил его руководить оперативной группой по делу, дал достаточную самостоятельность, оказывал всяческую поддержку, в том числе в Москве. Теперь Сергею предстоял доклад, от которого зависела дальнейшая судьба операции.

Приехали ребята из Центра. Нужно было убедить всех в целесообразности затрат: оперативных, ма­териальных, психологических на осуществление задуманного. Сергей, как основной работник, брал на себя огромную от­ветственность. И поэтому он еще и еще раз взвешивал, анализиро­вал, сопоставлял факты и предположения.

Суть работы, проведенной с начала года по "Виражу", своди­лась кратко к следующему. Причастность Годеса к агентуре про­тивника была доказана со всей очевидностью и, в принципе, все было готово для передачи материалов следствию. После паники, вызванной у Михаила Петровича несостоявшейся встречей со связником в октябре 1983 года, он несколько успокоился. По­лучив новые инструкции по радиоканалу, где содержались твердые гарантии его выезда из СССР и последующей материальной помощи за границей, Михаил Петрович и вовсе пришел в се­бя. Собственно, от него требовалось до отъезда выполнить всего одно поручение - прощупать своего бывшего родственника Алексея Медкова.

Годес прекрасно понимал, что работа Алексея должна инте­ресовать "хозяина" Михаила Петровича, но, откровенно говоря, не разделял той настойчивости, с какой его направляли на выпол­нение задания. Со свойственным его возрасту эгоизмом Михаил Петрович считал, что молодежь, в том числе и в науке, не та, что Алексей всего лишь молодой карьерист. Но хочешь, не хо­чешь, а задание нужно было отрабатывать.

Требовалось от Михаила Петровича немного: во время встреч с Алексеем осторожненько прояснить его отношение к жизни на Западе, расписать прелести научной работы в каком-нибудь анг­лийском или французском институте. Сделать это Годесу было не трудно, ибо и раньше они с Алексеем нередко обсуждали эти проблемы. Алексей, который за границей был лишь во время своего студенчества , но очень хорошо владел зарубежной научной лите­ратурой, в общем и не скрывал своего восхищения чисто инстру­ментальными возможностями западных коллег. Тем более, что в его науке - химии наличие реактивов и хорошего прибора подчас позволяло сделать переворот в целой отрасли, если, конечно, к этому прибору приложить еще и приличные мозги.

К тому времени, когда Михаил Петрович решился на "боевую" беседу с Алексеем, чекисты уже контролировали каждый его шаг. Была расшифрована и радиограмма и инструкция. Не ошибся Сергей и в Медкове: после очередной встречи с Михаилом Петрови­чем Алексей сам позвонил Сергею и попросил встречи.

С этого разговора начистоту Алексей почувствовал и оценил дове­рие со стороны чекистов, и началась серьезная работа с ним. До­верие , полная искренность были ведущим мотивом всей их дальнейшей, совместной деятельности. А вскоре завязалась и их дружба. Алексей рассказал, что "бывший родственник" чересчур ув­лекся, расписывая перспективы жизни Алексея за границей и, что особенно насторожило Медкова, в конце разговора Михаил Петро­вич настоятельно рекомендовал Алексею съездить в от­пуск в Болгарию, где они могли бы, после отъезда Годеса из Союза, встретиться и обсудить все проблемы, не опасаясь "ни ушей КГБ, ни "стукачей". Откровенность Михаила Петровича показалась Алексею необычной и поэтому он попросил встречи с Сергеем.

Таким образом, сейчас вопрос стоял так: нужно ли арестовать Годеса, или, выпустив его за рубеж по изра­ильскому каналу, начать оперативную игру, цель которой вы­яснить устремления противника к советской оборонной науке? Клю­чевая роль в этой игре отводилась "Алексу" - Алексею Медкову.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 19. Продолжение следует
(Санкт-Петербург. Февраль 1992 г.)

После многочисленных проволочек, согласований, колебаний тогда, в далеком уже 1984 году, было принято решение про­должить игру с участием "Алекса". И вот, с 1987 года, выведенный за кордон агент молчал. Еще у прежнего руководства КГБ были сомнения в перспекти­вах этой операции, не говоря уже о новых лицах, пришедших к управлению службой безопасности России. Некоторые из них во­обще сомневались не только в полезности подобной операции, но и вообще в необходимости работы против Запада.

Разум, однако, взял верх. Что тому было причиной, Сергей не знал. То ли после революционной зашоренности руко­водство России вдруг поняло, что отнюдь не все за ее пределами раз­деляют ее интересы, более того, имеют, оказывается, интересы свои собственные, часто прямо противоположные российским. То ли по­лучили, наконец, конкретную информацию о том, что спецслужбы за­рубежных государств продолжают работать, несмотря на все за­верения политиков и их реверансы в сторону России. То ли в хо­де многочисленных международных переговоров осознали, что на­исекретнейшие сведения об их содержании становятся достоянием зарубежных партнеров раньше, чем их прочитает Российский Пре­зидент.

Всего этого Сергей не знал, но он знал, что в итоге было принято решение выйти на связь с "Алексом" и сделать это должен был никто иной, как Сергей, который лично готовил и вел всю эту операцию. Чтобы оживить в памяти перепитии своей прошлой работы, Сергей поднял из архива все материалы дела "Вираж". К счастью, в горячке августа 1991-го их не сожгли, как сделали это со многими другими документами. Причем отнюдь не из страха перед какими-то мифи­ческими разоблачениями, а из опасения подставить святая-святых - агентуру. Тем, что уничтожались "живые" дела, конечно же, наносился колоссальный вред оперативному процессу. Но жизнь и спокойствие многих людей, добровольно отдавших себя служению идее защиты Отечества, были дороже. А поскольку была надежда, что услуги их еще понадобятся и новой России , то и папки в огонь швыряли без большого сожаления.

Вернувшись через пять лет к материалам дела, Сергей даже сам поразился тому объему работы, который был тогда проделан. Не без гордости за своих ребят листал он разнокалиберные стра­нички справок, сводок, запросов, шифровок. Вот обобщенный ра­порт от июня 1987 года, с которого и началась игра. Сергей попытался взглянуть на этот документ уже с позиций се­годняшнего дня.

Первое, что бросилось в глаза, это определенный схематизм ситуации: противник, интерес к секретам, подходы, предложение пе­реселиться на Запад. В свете последних "разоблачений" прессы все это могло кому-то показаться надуманным, чуть ли не легендой сверхбдительных чекистов, не знающих, чем себя занять. Но, увы, Сергей слишком хорошо знал, что за каждым словом этой неслож­ной схемы стоит реальность, уже подтвержденная жизнью: его и Алексея. Да, схема проста, но она именно такова, и другой почти не бывает. Различны лишь эмоции и судьбы людей, их поступки, стоящие за каждой позицией этой схемы, различны интересы противоборствующих стран. Но именно в кажущейся шаб­лонности и простоте схемы и заключена ее сила и значимость. Как для нашей, так и для той, другой стороны.

Вот копия рапорта с санкцией Председателя КГБ СССР и от­меткой о том, что материал докладывался Генсеку. Здесь вся суть операции. Надо отдать должное коллегам из Москвы, ребята умели сжато выразить мысль.

Сергею идею этой операции подкинул его оперативный кон­такт "Оскар". Типичный по внешности скандинав, один из поклонни­ков движения, которое во всем мире теперь известно как "зеле­ные". Он рассказал, что его дед, сразу после войны наблюдал, как союзники сбрасывали в Балтику запасы химических отравляющих веществ, наработанных гитлеровцами за время своего пребы­вания у власти. Насколько выяснил "Оскар", никто такой пробле­мой в Европе серьезно не занимался. Лишь Бельгия предприняла отдельные попытки поднять смертоносный груз у своих берегов.

Но проблема должна стоять шире. Сергей вспоминал, как "Оскар", любивший повторять, что его работа «на Советы» - это услуга лично Сергею (действительно, Сергей несколько лет назад помог ему выкрутиться из очень неприятной переделки, которую готовили "Оскару" американцы), развалившись в уютном кресле гостиницы "Астория", решил в очередной раз помочь ему "продвинуться по службе", делясь с ним своими рассуждениями:

- Отдайте американцам всю свою информацию о производстве в России химического оружия. А в обмен пусть они построят у вас заводы по его уничтожению. Заодно можно будет уничтожить и то, что вы поднимите со дна Балтики.
- Все равно они вас надуют, - разглагольствовал "Оскар", лукаво глядя на Сергея и потягивая джин-тоник, который он пил тоже только исключительно из уважения к Сергею, так как у себя на родине он не пил ничего крепче "Хайникена".

- Американцы уже давно превратили свое хими­ческое оружие в бинарные смеси, то есть компоненты по одиночке совершенно безобидные, которые хранятся чуть ли не в жилых домах, потому что лишь соединившись они дают смертоносный яд. Приме­нить же запрещающую Конвенцию к каждому из этих компонентов в отдельности нельзя.
- Или у Вас тоже есть такая штука? О, Сергей, только не "навостряй уши" и "не делай стойку",- щеголял "Оскар" своими познаниями руского языка. - Это не шпионский вопрос, нет!

Тогда Сергей даже в справку не включил эти пожелания "Оскара". Он прекрасно понимал, что руководство не пропустит такую "безумную" идею дальше своего кабинета. Однако семена, посеянные "Оскаром", заставили Сергея еще раз проанализировать ситуацию вокруг переговоров о запрещении химического оружия.

Он обратил внимание на интересную закономерность: советское правительство вело переговоры на эту скользкую тему, но нигде в газетных публикациях Сергей не нашел признания того, что СССР производит отравляющие вещества. Словом, пере­говоры велись о как бы не существующей для нашей страны проблеме.

Вторая закономерность состояла в том, что стоило перегово­рам зайти в тупик, как западная пресса, прежде всего радиого­лоса, начинали активно обвинять Советский Союз в производстве не только химического, но и биологического оружия. С фактами, правда, было не густо. Тогда-то Сергею и пришла в голову мысль: а что если подста­вить противнику агента, снабдив его объемом достоверной инфор­мации в области производства химического оружия, в рамках све­дений, используемых и на переговорах? И, сыграв на доверии к этим данным, внедрить через того же человека достоверную и крайне выгодную для СССР информацию об отсутствии в Союзе промышленной наработки бактериальных средств.

Кроме политических, тут открывался целый ряд оперативных вы­год: проводя перепроверку и доразведку сообщенных сведений, про­тивник вынужден будет раскрыть себя, свою агентуру, методы своей работы. У подведенного же к противнику нашего человека возникала неплохая перспектива проникнуть в центры работы по бактериологическому оружию Запада.

Сергей хорошо помнил, с каким скепсисом восприняли его идею руководство Управления и Центра. Помог ему, судя по всему, случай. Первопрестольная всегда славилась своим, так сказать, "генетическим фондом". Сергей и его товарищи частенько посмеивались над тем, что в Москве без хоро­ших родственных связей достичь успеха в те годы в чем-либо было ой как трудно. На одном из совещаний, где обсуждался замысел операции "Вираж-2", присутствовал сотрудник разведки, родственник помощ­ника одного из тогдашних секретарей ЦК. Это и решило вопрос.

Листая старое дело, Сергей с удовольствием снова прочитал отчеты "Алекса". Вот его первая серьезная поездка - отчет о пребывании в Болгарии и о встрече с Годесом. Собственно, «теплой» встречи как таковой не получилось. Михаил Петрович "случай­но" разыскал Алексея в гостинице и вечером представил его в ресторане своему приятелю, французу Питеру Ковалефф. Этот Питер и завладел инициативой, быстренько спровадив Михаила Петрови­ча.

Потом 1987 год. Алексей выезжает на международный симпо­зиум в Париж. Блестящее выступление, восторженная оценка прессы, телеинтервью. Затем краткое официальное сообщение в той же газете об исчезновении советского ученого.
Тогда, проигрывая схему полностью, Сергей вылетел в Париж. Он мало что увидел в этом городе, куда мечтал попасть всю свою жизнь. Работа заполнила все время: встречи с парижской по­лицией, наводящие вопросы, уклончивые ответы. Удалось выяснить, что Алексей уже готовился к отлету домой, оплатил гостиницу в пригороде Пари­жа, где он жил, собрал вещи. Сопровождавший Алексея в поездке коллега, чья командировка еще продолжалась, посадил его в электропоезд, идущий до аэропорта. Но к самолету Алексей не явился...

Сергей и служба безопасности советского посольства, кото­рая не была посвещена в замысел операции, искали Алексея до тех пор, пока не поступило официальное сообщение в МИД СССР из Англии о том, что советский ученый, вынужденный "зарывать" свой талант в условиях тоталитарного общества, выб­рал западную демократию. Сергей быстро ретировался в Ле­нинград. Для пущей убедительности были сделаны некоторые пе­рестановки в кадрах промышленной контрразведки, якобы в нака­зание за утрату крупного секретоносителя.

День шел за днем, месяц за месяцем. Сергей с нетерпением ждал выхода Алексея на связь, но ее не было. По материалам международных перегово­ров, по изменению их тональности, по направлению вопросов про­тивника Сергей видел, что Алексей повел игру. Но связи не было и не было. Потом начались сомнения и разочарования. Нет, не у Сер­гея. Он верил Алексею бесповоротно, слишком много времени он провел вместе с ним на конспиративной квартире возле камина, обсуждая не только детали совместной работы, но саму жизнь. Они действительно стали друзьями, соратниками.

Вспоминая былое и листая старые странички, Сергей еще раз подумал, насколько далеки дилетантские разглагольствования не­которых журналистов или "вдруг" перекрасившихся бывших че­кистов об агентурной работе от той реальности, которую Сергей наблюдал уже почти двадцать лет. Конечно, Сергею повезло в том, что он находится на острие контрразведки и работает с людьми высшей оперативной квалификации. И поэтому ему хорошо известно, что любая операция складывается из тысяч маленьких деталей и что каждый человек, оказывающий помощь органам безо­пасности, вкладывает свою долю в стену, защищающую Родину от посягательств на ее интересы. Как можно неуважительно от­носиться к этой работе? Ведь это значит оскорблять самое святое для человека - любовь к Отчизне.

Сергей удивился собственным мыслям. Господи! До какого же предела нужно дойти, чтобы доказывать самому себе очевидные истины, да еще столь высоким слогом. Агентурная работа - это основа основ любой специальной службы, любого государства, независимо от его идеологической окраски, устремлений, уровня развития. Человечество за тысячелетия своего существования не сумело придумать другого, более эффективного инструмента для добывания сведений о тайных замыслах недругов или для оказания влияния на них и их планы.

Всей своей историей люди подтверждают необходимость этой деятельности, ибо любое пренебрежение агентурной работой сразу же сказывалось на политической ситуации, состоянии преступности и, в конеч­ном итоге, на благополучии граждан.

Агентурная работа - сильнейшее орудие власти. И, к великому сожалению, в историю некоторых народов вписывались черные страницы тогда, когда это оружие использовалось не по назначению, а во вред людям. И это, кстати , только подтверждает силу этого оружия.

Но все хорошо в меру. Если эта истина забывалась, и аген­тура превращалась в инструмент доносительства и всеобщей исте­рии страха, то мы сталкивались со звериным лицом фашизма. И неважно, как он назывался – гитлеризм, сталинизм, или маккартизм, и не важно, где все это было: в Германии, Италии, России или США. Так что Сергей глубоко понимал, почему основной удар диле­танты наносили под флагом преданности демократии, по агентур­ному процессу.

Некоторые журналисты из кожи вон лезли, перебирая чужое грязное белье и щекоча нервы обывателям терминологией вро­де: "стукачество", "доносительство", "сексотство", сознательно направляя удар на тех, кто сотрудничал с КГБ, взы­вая к самым низменным, примитивным чувствам читателей.

Предлагалась наиболее грубая схема: вот вы живете, говорите, думаете, а кто-то среди вас вынюхивает, вызнает и бежит на ушко докладывать, да не просто так, а еще и деньги по­лучает. А за всем этим - страшное этакое мурло - чекист. И примеры один другого хлеще: и раскаяние, и покаяние бывших агентов, бывших сотрудников. И пошло-поехало: все телефоны прослушиваются, за каждым человеком слежка, говорить откровенно ни с кем нельзя. И вот уже собственная жена, начитавшись подобных открове­ний, смотрит на Сергея волком, а дочка задает вопросы: «Папа, а тут что, все правда написано?!»

Скинули памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Ну, какое отношение он имел к «сталинскому терро­ру», он ведь умер в 1926 году. Ведь именно он проводил в жизнь столь почитаемый ныне НЭП. Некоторые его работы об организации управленческого труда, о борьбе с бюрократией и сокращении уп­равленческого персонала хоть сейчас печатай на первой полосе "Московских новостей". Да, да, именно он, "Железный Феликс", без болтовни, часто очень умело, внедрял рыночные отношения в рамках социализма. И получалось же!

Сергею и его товарищам впору бы посмеяться над всеми этими свержениями, путчами, росказнями, которые с профессио­нальной точки зрения просто не выдерживали критики. Но слишком сложна проблема, слишком многое завязано на эти казалось бы ясные вопросы. Сергея удивляло другое: отчего эти ниспровергатели не хотят видеть вещей очевидных. Что это? Отсутствие глубины, скудость ума? Или погоня за сенсационным материалом - своего рода допинг, приняв который пишущий и говорящий не в состоянии реально оценить обстановку? Да разве не видно, что примеров-то до смешного мало, вот уже три года пережевываются одни и те же фамилии, одни и те же факты?

Нет, Сергей не был против объективной, профессиональной критики системы КГБ. Он знал сильные и слабые стороны системы, уверен был в необходимости ее серь­езного реформирования. Да, факт, что он не ушел, а остался и уже своими делами участвует в строительстве принципиально новых органов безопасности России. Но он уверен: служба безопасности не тот орган государства, который можно создать на пустом месте.

Опыт оперативной деятельности копится годами. Опе­ративная работа - это тончайшее искусство изучения челове­ческой жизни во всем ее разнообразии. Никакая иная сфера об­щественной деятельности не дает столько знания о людской сущ­ности, как работа в системе госбезопасности. Не случайно сотрудники служб безопасности во всем мире не лю­бят резких решений, на них словно воздействует мудрость, выработанная за столе­тия их предшественниками.

Сергею запала в сознание одна мысль, вычитанная у Ивана Ефремо­ва: "Оценивай сам себя - и это очень трудно. А в оценке боль­ших, тем более великих людей, положись на время и народ. Мало делать правильные поступки, надо еще распознать время, в кото­рое надлежит их сделать. Мы не можем сесть в лодку, которая уже прошла мимо, или в ту, которая еще не пришла. Знать, как действовать, - половина дела. Другая половина - знать время, когда совершать действия. Для всех дел в мире есть надлежащее время, но чаще всего люди упускают его".

Как же можно в такой деликатной сфере рубить с плеча, даже не дав себе труда попытаться вникнуть, понять, встать на место другого человека. Сергей в мыслях часто обращался к пишущей братии: " Если вы побеседовали с перекрасившимся чекистом или агентом, прочитали несколько архивных дел, познали некую оперативную терминологию, это еще не значит, что вы мо­жете профессионально судить о столь тонком объекте челове­ческих отношений, как агентура.

Не задумывались ли вы, пишущие на эти темы, почему из десятков тысяч оперативников к вам пришли лишь единицы, да и те, как ни крути, убогие, из числа обойденных или обиженных, с червоточинкой. Настоящий опер никогда не предаст огласке имя агента, со­держание бесед, задание - это как тайна исповеди.

Думал ли кто из вас, что агент - это прежде всего человек на государствен­ной службе? Причем на очень важной. Как же можно охаивать его за это! Есть и еще одна сторона вопроса. Агент и оперработник - одно целое. Как правило, агент-продолжение сотрудника. И только от офицера службы госбезопасности зависит, станет ли его агент доносчиком, или будет служить делу защиты Отечества. Вот почему так важно подбирать в спецслужбу кадры из людей порядочных, честных, не запятнавших себя ложью, корыстью, эгоизмом, завистью."

Сергей понимал, что эти его обращения вряд ли кому нужны, слишком они не "в струю" того, что нынче печата­ется об их работе. Поэтому он, тысячи раз размышлявший на эту тему, готовый написать десятки гневных строк в защиту своей профессии, видел, что сегодня это лишь "метать бисер". Надо ли? Время - лучший доктор, в конце концов, все поставит на свои места. Он слишком хорошо знал и другое: тайная борьба тре­бует тайных методов, и, пока существуют в мире государства, границы, секреты, будет существовать и его профессия.

Владимир Гусев. Нужна ли России сильная служба безопасности?

Глава 20. Приказано выжить ...
(Санкт-Петербург. Июль 1992 г.)

Сергей любил ездить в командировки. Это была редкая воз­можность побыть наедине со своими мыслями. Вот и сейчас, расположившись в купе поезда "Петербург-Берлин" и поддерживая неспешный разговор с соседями, он мысленно опять и опять
про­игрывал варианты встречи с Алексеем.

В Праге Сергей был единстенный раз в 1973 году, еще стден­том, и влюбился в этот город со всем пылом юности. Не останови­ло его даже несколько стычек в столовой Высшей химико-техноло­гической школы, где пара юнцов пыталась затеять с ним драку. Как он потом уяснил из туманных и неохотных разъяснений своих про­вожатых, активистов Союза Свободной Молодежи (ССМ), эти парни были "правые", недовольные событиями 1968 года.

Тогда Сергей не придал зна­чения ни этой выходке, ни тому, как вели себя его друзья. Лишь много позднее, уже после 1985 года, он вдруг вспомнил встречу с одним из секретарей ЦК ССМ в Праге и то, как неистово тот до­казывал ему, Сергею, верность политике партии, дружбе с СССР, опоре на рабочий класс.

Сергею ли? В ту пору это показалось неким всплеском псевдореволюционности, напомнило 20-е годы, как их знал Сергей по книгам и фильмам. И только теперь он понимал, что это были отзвуки внут­ренней борьбы, которые он в 1973-м, по молодости, еще не смог разглядеть.

Он наслаждался знаменитым чешским пивом, посетил массу уютных пражских пивнушек и ресторанчиков, и даже ночной - "Ловену", где под звуки скрипки танцевал с очаровательной девушкой, чье имя он уже не помнил, хотя они и це­ловались на "Златой улочке" под башнями Пражского града, и бросали монетки в колодец. Вот он и «возвращается» в этот город, и между этими встречами с Прагой прошло почти двадцать лет. Целая жизнь ...

Сергей понимал, что встреча с Алексеем будет не просто получением отчета и постановки нового задания. "Алекс" слишком многое поставил на карту, круто изменил свою судьбу, в общем-то вполне благополучную. Но когда в 37 лет он дал согласие на работу для КГБ, а точнее для СССР, тогда для него все цели и средства были ясны - высшие интересы государства, его безо­пасности требовали и серьезной отдачи, кропотливого и скрытного труда. А что сегодня? Чему служить? Кому служить? Для чего?

Сергей невольно поежился, представив, как Алексей взволнованно выскажет ему эти «если» и «почему». А в состоянии ли он, Сергей, ответить на эти вопросы? Но ведь он едет на встречу, значит уверен, что де­ло их необходимо, и его нужно продолжать. Этой уверенностью он должен зарядить и Алексея. Вот только какие аргументы най­ти, чтобы объяснить, что развал мощи Союза - это неизбежно, что паде­ние уровня жизни - это временно, что процветают взятки до поры до времени и т.д. и т.п., прямо как в "Известиях" или "Московских Новостях"?

Что-то останавливало Сергея и от повторения аргументов "коммунистической направленности". Коммунистами, кстати, именовались теперь все те люди, которые хотели получить ответы на вопросы, волновавшие и Сергея, и его отца, и многих, многих других, искренне переживавших, глядя на теперешний беспредел. И как бы ни пыталось "свободное" телевидение изобразить этих людей в виде обезумевших фанатиков или слабоумных старцев, Сергей знал, что таких людей много и таких вопросов задается немало. И лишь впитанная российским народом, как утверждал Бердяев, женская, бабья терпимость, до поры сдерживала клоко­чущие внутри потоки, не давая им выплеснуться тем страш­ным российским бунтом.

Может быть, те же соображения останавливали Сергея, кото­рые в свое время остановили Генерала? Сергей часто думал, почему Генерал не использовал запись своего разговора с путчиста­ми? Неплохой был бы козырь перед демократами. Проще всего объяснить это тем, что Генерал в душе разделял идеи ГКЧП. Иначе он бросился бы к руководителям города, а то и к самому Президенту, стал бы доказывать их правильность. А почему бы нет? Ну нашел бы способ, даже если связь не работала. Но он выбрал нейтралитет: ни нашим ни вашим. И удобно: кто бы ни победил, всегда можно встать в ряды победителей.

Да, такое объяснение лежало на поверхности, и Сергей даже читал подобные интерпретации в Питерских газетках. Но все де­ло-то заключалось в том, что Генерал хорошо, гораздо лучше Собчака и его команды, знал весь расклад сил и в городе, и в области, и в стране. И он, стало быть, заранее уверен, на чьей стороне будет народ. А если он не побежал сломя голову к новой власти, то вовсе не потому, что так уж любил власть старую. Нет. Просто есть для порядочного человека определенный предел, преступить который совесть не позволяет. Он прекрасно понимал, что присяга дается только один раз и только одной стране, а возраст и многолетняя че­кистская мудрость не позволяла "поступиться принципами". Увы!

Сергей даже вздрогнул, пришедшее на ум заглавие статьи Нины Андреевой, уже давно ставшее ругательным. Хотя разве так уж плохо, если у человека есть принципы? Гораздо хуже, когда принципы отсутствуют. Древние говорили: "Нравственность народа, его воспитание в достоинстве и уважении к предкам, тру­ду и красоте важнее всего для судьбы людей и государства. Все рушится, когда падает нравственность и воспитание народа".

Сегодня же нашей обновляющейся России не хватает как раз принципов. Разрушив старое, нового пока не создали, все попытки привнести чуждое, из опыта других стран, будет, казалось Сер­гею, отторгнуто. Слишком своеобразна Русь, слишком велика дистанция ее народа от пропойцы, прозябающего в грязи и лжи, до великих мыслителей , художников и ученых мирового масшта­ба. Это все осело в памяти народной. Не случайно все активнее подают голоса деятели культуры, ин­туитивно почувствовав фальш новой власти. И вот уже многие из тех, кто шел на баррикады и на защиту Белого дома, кто всегда считался знаменем демократии, вдруг начинают смыкаться с коммунистами, «красно-коричневыми» или как их там еще окрестили.

Сергей жалел, что не может себе позволить принять участие в этих процессах, но тянулся он именно к таким лю­дям, ибо именно они вырабатывали нравственные основы нации, что Сергей считал главным для российского ума, ничуть не менее важным, чем экономическое процветание. Эта тяга не была случайным, сиюминутным желанием. Как опытный агентурный работник, Сергей понимал и знал, что никакие деньги и мате­риальные блага, о чем увлеченно писала пресса, агенту, настоящему агенту - а таких, по крайней мере среди тех, с кем приходилось работать Сергею, было абсолютное большинство – по большому счету не нужны. Настоящие люди сотрудничают со службой безо­пасности не из-за денег.

Практика спецслужб во всем мире, показывает, что наибольших успехов достигали агенты, работавшие ради идей. При этом идеи, основанные на тех самых общечеловеческих, гуманистических, благородных принципах породи­ли поистине удивительные образцы агентурной работы, какой бы стране ни принадлежал агент.

В 1990 году Сергей встречался с Джорджем Блейком, слушал рассказ этого человека о его жизни, о побеге из тюрьмы. Дотош­ные коллеги, естественно, спросили Блейка, не разочаровался ли он в коммунистической идее, которой служил, ради которой рис­ковал жизнью? Особенно сейчас, когда в СССР перестройка? Блейк, несмотря на внушительный возраст, все еще черново­лосый, со шкиперской бородкой, заметно волнуясь, что усиливало его акцент, заявил:

- Нет, и еще раз нет. И не потому, что иначе вся моя жизнь теряет смысл. Просто коммунистическая идея не могла быть плохой. Эта идея выстрадана человечеством и она не отлича­ется от многих положений Христа. Другое дело - воплощение идеи... Жизнь еще не сказала своего последнего слова, время все расставит на свои места.

Сергей убедился на примере своего ведомства, что время неумолимо выравнивает шатания власти, постоянно и четко определяя новое место службы безопасности в государстве. И хотя пресса по-прежнему позволяла себе бросать пренебрежи­тельно, что, мол, в Министерстве безопасности никаких перемен не происходит, что это все тот же прежний КГБ, проведены лишь косметические перестановки, но Сергей с этим согласиться не мог категорически.

Все существо его протестовало еще и потому, что он сам делал многое, чтобы работа МБ соответствовала новому времени. Он активно участвовал в разработке законодательных предложений, в общении с прессой, учился новому сам и переучивал свих ребят. Как можно говорить, что ничего не происходит? Произошло главное, чего не было со времен Дзержинского: появились гласные, открытые законы: "О безопасности", "Об оперативно-ро­зыскной деятельности", "О федеральных органах государственной безопасности". Это ли не коренное отличие от старого? Теперь каждый сотрудник мог работать безбоязненно, сознавая, что никто не ска­жет ему, как бы не изменилась власть, будто он занимался беззаконием.

Да, мы и сегодня проводим оперативные мероприятия, затра­гивающие основные права людей. Но с санкции и под контролем прокуратуры. Такого не было никогда в нашей истории. А контроль парламентский? А депутатские запросы? Со всем этим Сергей сталкивался постоянно.

Изменились и многие коренные направления деятельности службы безопасности. Во главу угла ставилась забота о России - и это естествен­но. Без решения российских проблем вряд ли возможно возрождение нашей республики . В связи с этим весь аппарат контрразведки ориен­тировался на добывание информации в интересах осуществления экономических реформ. Надо отдать должное системе - она сумела себя сохранить и быстро становилась на новые рельсы. Информация по­током пошла к Президенту, правительству, руководству города. Экономические проблемы города и региона, предпосылки к чрезвы­чайным ситуациям, экология, проблемы нарождающегося бизнеса, не говоря уж о вопросах коррупции и организованной преступ­ности, повседневно, ежечасно находились в поле зрения работников безопасности со всеми информационными и упреждающими условиями, прогнозами, последствиями.

Организованы совершенно новые структуры для борьбы с контрабандой и коррупцией. И Сергей понимал, что только опера­тивный опыт КГБ может действительно решать проблемы борьбы с оргпреступностью. Вот только дадут ли работать на самом вер­ху? Он уже обжегся, столкнувшись по одному делу с выходом на­верх. И неожиданно началось такое давление, какого раньше, в бытность КПСС, и не снилось. Правда, удалось выстоять, Прокуратура Российской Федерации ведение дела одобрила.

Широко заработала и чекистская наука. Выдвигаются новые кон­цепции деятельности разведки и контрразведки, переосмыслива­ется понятие противника, цели и задачи Министерства. Работа эта шла не быстро, поскольку как бы ни хотелось Сергею и его товарищам, но не они определяли ключевые основы безо­пасности. Сделать это могло и должно было только государство. Именно государство оп­ределяет военную доктрину, основы государственных секретов, политическую линию, идеологию, наконец. Впрочем, Сергей остановил себя: а нужно ли все это знать Алексею? Да и как все это передать, будет ли время ?

А может быть проще рассказать Алексею откровенно обо всех своих сомнениях и о том, что нельзя в трудную минуту жизни оставить страну без своих форпостов, выдвинутых судьбой Истории на острие борьбы? И пусть кто-то отрицает самое существование этой борьбы, но она есть! Само мощное стремление России к новой светлой жизни, которого ждали и хотели многие мыслящие люди и которое не зависит от временщиков, стоящих у власти вчера или встанущих к власти завтра, и само это стремление продвигается вперед в острой борьбе.

Не надо спешить. Не нужно суетиться. Жизнь сложнее привычных схем: хороший человек - плохой человек, черное- белое. Она, жизнь, штука очень разнообразная, и это, пожалуй, хорошо. Что бы ни случилось вокруг, как бы противоречиво не преломлялась совре­менность в умах и душах людей, Сергей верил, что у России великое и прекрасное будущее!